Идеи реванша и пересмотра итогов Первой мировой войны оказывали мобилизующее воздействие на самые широкие слои германского общества. Страны Антанты (союз Франции и Великобритании) по-прежнему виделись в Третьем Рейхе врагом № 1. В этом отношении, спор за господство в мире, начатый европейскими державами еще три века тому назад, продолжался. Это был спор между «своими» в доме, который давно стал тесным. А вот противостояние между Германией и СССР имело принципиально религиозную подоплеку.
В межвоенный период, в частности в 30-е годы, в Москве и в Берлине военные стратеги были одинаково убеждены в том, что страны Антанты находятся в стадии загнивания (или дегенератизма). И в связи с этим, актуализировалась дилемма: какое же из двух государств-церквей должно править всем универсальным миром? В Германии ссылались на «зов предков» и на «волю судьбы». В Советском Союзе — на «закон» и «научную истину».
Подписание Пакта о ненападении — это сговор двух хищников, которые не уверены в том, что могут одолеть друг друга. Третий Рейх рассчитывал на невмешательство СССР в материковый спор между германцами с одной стороны и французами и британцами с другой стороны, а в качестве платы за это невмешательство отдавал коммунистам часть Финляндии, прибалтийские республики, половину Польши и всю Бессарабию. Совместный военный парад частей вермахта и Красной армии, проведенный в Бресте после стремительного раздела Польши, должно быть, вызвал чувство глубокой удовлетворенности, как у фюрера, так и у Отца народов.
Пожалуй, не слишком ошибусь, если скажу, что обозревая на исходе 30-х годов Советский Союз, «прирожденные» марксисты находились в замешательстве. Они пытались понять, что у них получилось, а что не удалось за два десятка лет непрерывных преобразований. В какой стране они живут, и какую роль в ней играют? Розалия Залкинд, Полина Жемчужина, Миней Губельман, Лев Мехлис, Давид Ортенберг, Лазарь Каганович, Илья Оренбург, Михаил Ромм и многие другие видные партийные, государственные деятели, активисты агитпропа продолжали расширять или утверждать завоевания «октября» и рассчитывали на горячий отклик своим действиям со стороны секретарей обкомов, горкомов, директоров предприятий и прочих начальников, которые были бы «ничем и никем» без советской власти. Но истязатели России все реже чувствовали себя завоевателями, а скорее оказывались в роли подневольных государственной системы. Так ли должен выглядеть новый Израиль? Таким ли должен быть непогрешимый Соломон XX в.? Созданное государство больше напоминало Древнюю Ассирию или Древний Египет.
Влияние III Интернационала неуклонно падало, а альтернативный интернационал, сколоченный в эмиграции неугомонным Троцким, не сумел поднять на историческую высоту очередную «освободительную волну» и фактически остался в качестве футур-проекта после бесславной гибели своего зачинателя. Марксизм по-прежнему сохранял в СССР репутацию непогрешимой теории, но приток молодых партийцев, комсомольцев, прочих руководителей, неудержимо превращал «прирожденных» марксистов в исчезающее меньшинство.
Если ответом на марксистские путчи в Центральной Европе стал нацизм, то ответом на появление нацизма стал Всемирный еврейский конгресс, организованный силами символического сионизма. Однако евреи Советского Союза не принимали участия в этом конгрессе вследствие автаркии СССР, которую создали своими руками. И потому они чувствовали себя отлученными от тихих вибраций и потаенных трендов, происходивших в родном карликовом мире.
Замешательство, растерянность, как и стремление не отпадать от своего мирка в среде «прирожденных» марксистов проступили в возрождении их интереса к закамуфлированному политическому сионизму. Вместо идеи раздувания «мирового пожара», вместо безоглядного служения советскому государству, они стали склоняться к мыслям об удержании в руках хотя бы «синицы» — к созданию компактной автономии на территории СССР, например, в Крыму. Каждая мало-мальски значимая национальность имела к тому времени свою автономию. Так, почему бы и евреям, столь много сделавшим для уничтожения «проклятого прошлого» и создания советского государства, где «так вольно дышит человек», не обрести свой «угол» или «национальный очаг», подобный тому, какой уже есть в Палестине? Далеко не все евреи в СССР сочувствовали идее создания своей автономии, которая ставила бы их вровень с калмыками, марийцами или абхазами. Марксизм, обосновывая необходимость радикального переустройства всего мира, открывал перед ними перспективы быть в авангарде этого грандиозного переустройства, стать зорким навершием в системе социальных отношений, перешагнувших классовые, государственные и религиозные средостения. Ленинизм открыл им двери в чертоги власти необъятной континентальной империи, предоставил редкостную возможность бесконтрольно распоряжаться людскими ресурсами этой империи и ее сокровищами, накопленными за предыдущие века. И вот в эпоху сталинизма замаячила перспектива создания скромной автономии. Не об этом они мечтали, стекаясь со всех концов света в страну советов, не об этом хлопотали, призывая уничтожать «паразитические классы» и рушить храмы. Они жаждали власти не в какой-то отдельно взятой области, а во всех сферах жизнедеятельности державы, нацеленной на мировое господство… Но вернемся к событиям, последовавшим за подписанием пресловутого Пакта — тем более, что в трудах советских историков завершение Первой мировой войны и начало Второй отражены крайне невнятно.