Начало новой мировой войны для Советского Союза сопровождалось восстановлением территориальных владений Российской империи, утраченных после «октября». Другими словами, СССР в самооценках его правящей верхушки, уже однозначно воспринимался как империя, но принципиально иного образца, нежели монархическая, православная, основой которой являлось многослойное русское общество. Мнение правящей верхушки было таково: Россия потеряла эти территории вследствие своей отсталости и неспособности продолжать боевые действия, а Советский Союз возвратил их, вследствие обретения военного могущества. Схожим образом мыслили и нацисты. Они подпишут договор о капитуляции Франции именно в том вагоне, в котором пару десятилетий тому назад, представители германского правительства признали свое поражение в злополучной Первой мировой войне.
В каждой церкви и псевдоцеркви любое крупное событие преисполнено глубокого смысла. И чем на большую высоту могущества вступают церковные иерархи, тем сильнее проясняются для них таинственные глубины происходящих коллизий и явлений. Окружающая действительность становится им предельно понятной. Вот почему символы играют первостепенную роль в тоталитарных государствах. Они являются своеобразными линзами, усиливающими зрение вождя и его присных. Они служат метками, позволяющими компоновать и сортировать адептов по родам войск и направлениям деятельности. Ничто так не сплачивает религиозное общество, как символы. У церкви черного дьявола одни символы. У церкви красного дьявола — другие. Но сакральные функции тех и других символов практически совпадают.
В странах Западной Европы у Гитлера нашлось немало сторонников, которые воспринимали марксизм-ленинизм, как «раковую опухоль», а коммунистов в качестве опасных «бациллоносителей». В странах Восточной Европы у Сталина тоже обнаружилось немало сторонников — тайных или вполне легальных промарксистских группировок, которым СССР казался царством свободы. Но правительства этих стран, как и подавляющее большинство населения, все же отдавали себе отчет в том, чем же обернется приобщение их родных мест к Третьему Рейху или к СССР, и поэтому старались всячески дистанцироваться от обоих политических монстров. Да не тут-то было!
Можно это расценивать как наивность, или как глупость, но кремлевское руководство действительно было непоколебимо уверено в том, что стоит только частям Красной Армии пересечь границу Польши или Финляндии, или прибалтийских республик, и там тотчас же вспыхнут восстания рабочих, которые свергнут свои буржуазные правительства и установят советскую власть. А Красная армия потребуется лишь для того, чтобы помешать «силам реакции» погасить эти восстания.
Увы, вместо праздничных манифестаций и ликований трудящихся по поводу ввода частей Красной армии на территории, сопредельные с западными областями Советского Союза, разгорелись нешуточные вооруженные столкновения. Особенно ожесточенное сопротивление оказали финны, а также славяне Прикарпатской Руси (или Закарпатья, если смотреть на ту территорию из Москвы). В Прикарпатской Руси развернулась настоящая партизанская война, которая не могла завершиться мирным договором, как с Финляндией, потому что у тамошних жителей отсутствовало свое правительство, но их души грела мечта о создании независимой республики.
На «возвращенных» территориях устанавливался оккупационный режим, точно такой же, какой свирепствовал в Петрограде и Москве после октябрьского переворота. Естественно, на тех территориях обнаруживались колаборанты, готовые активно проводить политику классовой борьбы. На местное население обрушивалась массированная пропаганда успехов СССР, подразумевающая закрытие храмов, экспроприацию предприятий, коллективизацию хуторов и крестьянских хозяйств, аресты и ссылку «буржуазных элементов». Градус попранных национальных чувств и возмущений действиями оккупационных властей первоначально стремительно возрастал, но маховик репрессий резко наращивал свои обороты. Методы дознания применялись сугубо зубодробительные и костоломные: широко практиковались избиения и пытки, всемерно поощрялись доносы и самооговоры. Подобные действия сдирали культурный слой и внушали местному населению животный страх, но все эти «акции» казались вполне привычными для «компетентных органов». Для них это были трудные будни формирующегося бесклассового социалистического общества.