Кроме пылких националистов и «буржуазных элементов», повышенный интерес со стороны оккупационных властей вызывали эмигранты из России. На допросах с пристрастием особо тщательно выяснялось: участвовал ли эмигрант в «белом» движении, не состоял ли в антисоветских организациях, и вообще, чем занимался до «октября»? Претензий к эмигрантам у советской власти накопилось предостаточно. Именно эти беженцы от большевистских репрессий живописали международной общественности ужасы «красного террора» и голодомора, а «героев октября» преподносили в образах хвостатых чертей, рогатых дьяволов и отвратительных бесов. Нет, и не может быть пощады и прощения таким мерзавцам!
На фоне миллионных жертв в России, ликвидация тысяч «непримиримых патриотов» и «недобитой белой сволочи», высылка десятков тысяч «несознательных» на перевоспитание в далекую Сибирь выглядели пустяками. Существеннее было другое. Ложь марксистов об освобождении трудящихся от оков эксплуатации, о неизбежности непримиримой классовой борьбы и разжигании внутринациональной розни, реалии кнуто-казарменного режима стали единственно возможной правдой для советских людей, включая солдат и офицеров, бюрократов, специалистов и надзирателей, которые пришли на возвращенные (или приращенные) территории. Советские люди были старательны, искренни в стремлении как можно быстрее превратить небольшие по численности народы, населявшие те территории, в массы трудящихся. Своими сапогами и башмаками советские люди неутомимо утрамбовывали те территории, для установления и утверждения самой справедливой и гуманной власти со всеми ее символами, транспарантами, идолами, правилами и поведенческими нормами.
Если после «октября» марксистский режим устанавливался в старорусских городах в условиях хаоса, «брожения умов», то перед населением приращенных к СССР территорий уже вздымалась громада псевдоцеркви, закрывающая собой солнце и почти все небо. Оккупационный режим злобного меньшинства давно перерос в «стране советов» в практику насилия ожесточенного большинства, у которого на уровне условного рефлекса выработалась готовность исполнять команды руководства. Но, опять же необходимы пояснения. «Умывая» Россию кровью, ленинцы не считали, что творят зло, наоборот, они верили в то, что героически сражаются с «многоголовой гидрой контрреволюции». Об антагонизме универсального мира и антимира уже немало говорилось в этом эссе. Сталинисты же являлись «ленинцами сегодня»; для них вся история человечества началась с 1917 г., а ненависть к людям, не разделяющим коммунистических убеждений, была для них столь же естественной, как дыхание. Если ленинцы неистово боролись с «проклятым прошлым», то сталинисты уже жили в дне сегодняшнем. Не случайно они так активно устанавливали памятники здравствующим руководителям партии и правительства. Если ленинцев можно считать «футуристами», то сталинисты были модерноцентристами. Самым важным для них являлось то, что происходило здесь и сейчас. Будучи «людьми без прошлого», сталинисты, тем не менее, полностью переняли не только идеологию марксизма, но и психологию ленинцев. Поэтому юные красноармейцы воспринимали себя на приращенных к СССР в начале Второй мировой войны территориях «освободителями», а сотрудники НКВД, занимаясь тяжелой, грязной работенкой, «очищали» общество от «буржуазной гнили». Пропагандисты в своей непростой миссионерской деятельности опирались на научные истины «классиков», вдохновенно убеждая обывателей в неизбежности победы коммунизма.
Советские люди, пришедшие на оккупированные территории, имели уже преимущественно славянскую внешность. Причем у многих из них в ходе гражданской войны и последующих волн репрессий, а также голодоморов погибли отцы и деды. Они с юных лет получили прививку, позволяющую спокойно переносить утрату близких людей. Сталин для них был реальным отцом, а государство-церковь подлинной матерью. От этих столь необычных опекунов-родителей целиком зависело не только благополучие служивых советских людей, но также их жизнь.