В русской истории присутствует немало мрачных страниц, а в русском характере нетрудно обнаружить склонность к каменеющему догматизму и к бессердечному ритуализму. В социальных низах русского общества роль раба своего хозяина была вполне привычной на протяжении многих веков. Эта роль прилежно исполнялась, если хозяин в любой момент мог укоротить «возмутителя спокойствия». Но, если хозяйская длань слабела, то мечтательная славянская душа охотно откликалась на призыв к бунту, потому что втайне всегда взыскала воли и беззакония.
Православная церковь проделала колоссальную работу по привитию русским людям, занятым тяжелым физическим трудом, представлений о благочестии и стезе добродетели, которых следует придерживаться ради вечного спасения своей души. Но и в прошлые века литургическое начало абсолютно преобладало в обществе, а проповедям и богословию уделялось второстепенное значение. Вот почему обряд, ритуал играл столь важную роль в жизни верующих, и любое изменение обряда проходило крайне болезненно, а порой могло обернуться даже церковным расколом. Советские правители также сделали ставку на ритуализацию жизни, особенно праздников. Военные парады, манифестации, публичные судилища, партийные собрания, пионерские линейки, комсомольские слеты неизменно производили глубокое впечатление на советских людей. Таким образом, ложь антимира, оформленная в марксистскую доктрину, стала постепенно срастаться с теневыми сторонами русского характера, с самым низким (канализационным) уровнем русского стиля и особенно легко усваиваться миллионами тех людей, которые волею обстоятельств оказались полностью оторванными от своих корней и традиций. Многие крестьянские пареньки, пошедшие на войну с ладанками на шее и словами молитвы, а затем награжденные за свои героические подвиги орденами и медалями, увидели вполне ясные перспективы для своего дальнейшего роста в должностях и званиях: следовало только подучиться в специализированных советских учреждениях. Пребывая под сильнейшим впечатлением от победы над Третьим Рейхом, они преисполнялись извращенного религиозного сознания и становились ревностными служителями ЦКД. Они начинали указывать и приказывать сотням и тысячам людей, включая и тех, кто поневоле оказался вовлеченным в орбиту советского государства. Эти службисты, прошедшие за годы войны огни, воды и медные трубы, и стали представлять в СССР весь русский народ, а других людей вроде бы уже и не осталось: кто догнивал в застенках, кто доживал свой срок за границей, кто вообще перестал понимать, зачем родился и продолжает жить.