На сугубо гуманитарных факультетах буйным цветом расцвели кафедры теории социалистического реализма или советской литературы, советской истории или теории советского искусства. И на этих кафедрах доминировали отнюдь не «прирожденные» марксисты: на эти кафедры, служившие очагами псевдонаучной деятельности, ежегодно прибывало пополнение, в котором преобладали русские мужики. Как правило, они родились на дальних заимках, были мобилизованы на войну, сумели выжить в той войне, и, обнаружив в себе тягу к знаниям, поступали в вузы. Но, если технические специальности все-таки требовали первоначальной подготовки, определенного багажа знаний, то политическая экономия социализма или теория советского искусства еще находились в стадии своего зарождения, даже не располагали систематизированным категориальным аппаратом. Зато сравнительно легко попадали на факультеты гуманитарной направленности, а затем и в штат соответствующих кафедр те молодые люди, которые зарекомендовали себя в качестве активных комсомольцев или принципиальных коммунистов: сложившись в качестве «бойцов идеологического фронта», они с энтузиазмом приступали к возделыванию нивы просвещения. Спрос на подобную псевдонаучную поросль был просто огромен, вследствие того, что все техникумы и вузы, были обязаны иметь в своих структурах кафедры и штат преподавателей, на все лады комментирующие и истолковывающие различные аспекты теории марксизма-ленинизма.
Само собой разумеется, что при крупных университетах создавались ученые советы по защите диссертаций общественно-гуманитарной направленности. А присвоение ученой степени резко поднимало общественный статус такого псевдоученого, удваивало его заработок, открывало перспективы для дальнейшего карьерного роста и повышало шансы на получение от государства сносного жилья. Если технические специалисты, представлявшие собой хоть какую-то ценность в качестве естественнонаучных исследователей и теоретиков, в качестве создателей новых технологий, новых механизмов или новых материалов, были поголовно засекречены (т. е. даже близкие родственники не ведали, чем они занимаются), то псевдоученые, наоборот, постоянно находились на виду. Они занимали активную общественно-политическую позицию, возглавляли президиумы многоразличных собраний, конференций, съездов, охотно выступали с докладами пропагандистского толка, пользовались безотказной поддержкой властей, и сами зачастую переходили на ответственную партийную работу. Естественно, что эти «липовые» доценты и профессора (а некоторые достигали и академических лавров) очень гордились своими научными степенями и занимаемыми должностями, количеством публикаций и монографий. И чем выше бал градус уважения в обществе к этим псевдоученым, тем сильнее у последних крепла убежденность в том, что они, действительно, делают большое и нужное дело, заняты крайне полезной работой. А родственники, друзья и знакомые тоже гордились тем, что общаются с такими замечательными людьми, осененными не меркнущим сияниям марксистских истин.
Так как гуманитарная университетская профессура времен Российской империи была уничтожена или просто не дожила до середины XX в., то первые профессора идеологических кафедр поневоле становились самоучками-начетниками: они не отличались ораторским мастерством, в своей среде проявляли склонность к затяжным склокам, но хорошо знали о том, что им можно говорить, а о чем необходимо умалчивать. Эти лже-ученые были поразительно однообразны в трактовках событий недавнего прошлого. Такое же куцее, нормативное мышление было присуще и всем журналистам, кинодокументалистам, сценаристам, очеркистам, прозаикам, плакатистам, скульптурам, драматургам. Вся эта деятельная бесчувственность, тем не менее, ежегодно выдавала «на гора» сотни произведений социалистического реализма в виде книг, спектаклей, кинофильмов, картин, которые скрупулезно рассматривались профессиональными учеными, критиками, искусствоведами, а некоторые из этих произведений даже широко обсуждались на многочисленных комсомольских и партийных собраниях.