Почему на протяжении многих десятилетий в советской историографии фигурировали сугубо «февраль» и «октябрь», а словосочетание «русская революция» не применялось? Да потому, что с одной стороны пропагандистам необходимо было показать, что события, происходившие в эти месяцы в 1917 году, являются пресловутыми «звеньями одной цепи», а с другой стороны, требовалось делать акцент на то, что дальнейшие «великие потрясения и великие победы» связаны сугубо со строительством «светлого будущего» принципиально новой исторической общностью, которая носит название «советский народ». Но после опубликования огромного множества документов и просто воспоминаний очевидцев тех событий, свидетельствующих о чудовищном характере репрессий, обрушившихся на страну после злополучного октябрьского переворота и длившиеся многие десятилетия, возникла необходимость в морально-этической оценке тех бесчинств и преступлений. На какую же социальную группу или на какое сообщество извергов списать все эти безобразия? И чтобы проявить толерантность, решили списать на сам объект постоянных и жутких репрессий — на русский народ. И вот по истечении ста лет, опять и опять раздаются недоуменные вопросы: что же стряслось с огромной страной, с ее жителями в приснопамятном 1917 году? Что случилось с обществом, традиционно примыкавшим к православию и отчасти к исламу? Почему были уничтожены все погосты, взорваны тысячи храмов и начисто стерта память обо всех предыдущих поколениях? Кто же мы? Неужели, действительно, дикие скифы с жадными раскосыми глазами?
Поразительно и то, что спустя век после «великих потрясений» тысячи улиц носят имена Маркса, Энгельса, Свердлова, Урицкого и прочих идеологов и организаторов событий, в ходе которых кровь лилась как водица. А мавзолей на Красной площади бережно хранит мумию создателя советского государства, того самого государства, которого давно уже нет. Липкая мутность никак не развеется над Россией, до сих пор обскурантизм возведен в ранг добродетели, а сменяющимся поколениям русских публицистов приходится буквально руками разгонять удушающие миазмы марксистской пропаганды.
Как только представилась возможность (в начале 90-х годов минувшего века), все так называемые союзные республики дистанцировались от вибраций, излучений и распоряжений, идущих из Москвы. Точно также разбежалась в разные стороны давно не мытая, засаленная и грязная посуда от нерадивой хозяйки (пересказываю сюжет детской сказки К. Чуковского «Федорино горе»). Но, если в детской сказке распустехе Федоре все же удалось как-то уговорить посуду вернуться домой, то в политике действуют более жесткие правила: Россия оказалась в плотном кольце откровенных недоброжелателей, стремящихся выкарабкаться из жуткого советского «котлована». Миллионы людей тщетно тужатся вспомнить «имя свое», беспомощно блуждают в чащобе несуразностей, злобной клеветы нацеленной на экскрементацию прошлого Российской империи, но другие миллионы людей по-прежнему уютно и комфортно чувствуют себя в затхлом углу, а точнее — в историческом тупике, в котором оказалась страна.