Но этот правящий слой бережно перенял все грубые замашки и повадки своих недавних предшественников, отрицавших «буржуазный стиль» поведения, и потому хамство по отношению к подчиненным и просителям считал нормой, а свои вульгарные вкусы и пристрастия единственно допустимыми. Не способные к творчеству и кропотливым научным исследованиям, с ранних лет облученные марксисткой идеологией, они и сами излучали мрачную энергию человеконенавистничества, именуя ее принципиальностью и преданностью коммунизму. Они создали весьма изощренную запретительно-распорядительную систему управления обществом. Эта система в любой момент и любому советскому гражданину могла «перекрыть кислород» или наоборот дать «зеленый свет», т. е. судьбы, упования, мечтания и надежды сотен миллионов людей, а также их благополучие полностью находились в их руках.
Если посмотреть на сохранившиеся фотографии руководителей послевоенной страны, а также на их сподвижников, соратников, помощников, то нельзя не поразиться тому — какие же это тупые, невыразительные лица. Крысиный оскал «прирожденных» марксистов сменился на кабаньи морды продолжателей «дела Ленина», — вот такая произошла специфическая эволюция. Властители страны, а также их приближенные не могли красиво ходить и держать осанку, зато умели убедительно грозить кулаком; их речи не отличались выразительностью, но последующие аплодисменты (переходящие в овации) слушателей свидетельствовали лишь о том, что они глаголят истину и только истину. Они не умели внятно выражать свои мысли и на бумаге, но отличались способностями принуждать, заставлять и гнуть своих подчиненных. Поборники грубой физической силы, впитавшие яд агрессии с молоком своих непутевых матерей, они всецело полагались на танки и пушки (впоследствии на ракеты) в качестве наиболее убедительного аргумента в международных отношениях. В дни советских праздников, эти неотесанные мужички взирали с приземистого мавзолея на демонстрантов-москвичей, растроганно узнавали себя на копиях парадных портретов, которые доверяли нести передовикам производства, ударникам коммунистического труда, заслуженным ветеранам многоразличных служб и знаменитым спортсменам, сумевшим высоко поднять знамя социалистической родины на ответственных соревнованиях за рубежом. А многие манифестанты держали за руки или несли на руках своих маленьких детей и возбужденные от близости высокого начальства говорили: «Смотри, смотри, вон там стоит сам товарищ….», — и далее с трепетом называлось имя вершителя судеб советских людей или близкого соратника вершителя судеб. Демонстранты заискивающе улыбались, посматривая снизу верх на начальников, и были счастливы от того, что имеют возможность лицезреть носителей власти, и, разумеется, стремились походить на могущественных вахлаков. Шагая по Красной площади в колоннах, озаглавленных огромными транспарантами, многие москвичи мечтали о том, чтобы то же когда-то взойти по священным ступенькам на заветную трибуну мавзолея и оттуда приветствовать трудящиеся массы, движущиеся полноводной рекой под кумачовыми стягами.
Однако механизм фильтрации и последующего отбора кадров на руководящие посты отличался крайней запутанностью и замысловатостью. Любому тщеславному карьеристу было трудно сформулировать для себя перечень необходимых свойств, чтобы выдвинуться в первые ряды общества. И непроясненность механизма отбора набрасывала на высоко поставленных руководителей страны мистический покров таинственности, наделяя их свойствами, недостижимыми для простого советского человека.