И советские солдаты, а также представители «компетентных органов» и гражданские лица, приезжающие в освобожденные от фашистов восточноевропейские города, изрядно потрепанные отгремевшей войной, были уверены в том, что несут с собой надежду на лучшую жизнь, ведут в «светлое будущее» местное население, измотанное и растерянное от калейдоскопа происходящих вокруг него событий. Местному населению, давным-давно расселившемуся вокруг Карпат и Татр, а также на балтийском побережье, просто следовало слегка вправить мозги, чтобы оно осознало: какое же счастье ему привалило вместе с грозными советскими войсками!
Но народы Восточной Европы оказались вовлеченными во Вторую мировую войну не летом 1941 г., а уже осенью 1939 года, и были неплохо осведомлены о том, что земли их исторического расселения стали объектами раздела между двумя милитаристскими хищниками: Германией и СССР. Жители тех территорий не усматривали большой разницы в том, под пятой какого тоталитарного режима им предстояло прозябать в качестве сателлитов. Эти народы, как могли, сопротивлялись фашистам и коммунистам. Но, если антифашистские настроения всемерно приветствовались коммунистическими властями, то антисоветизм воспринимался «освободителями», как кощунственное святотатство, и поэтому любые его проявления искореняли, выскабливали, или размазывали по земле. Причем советские люди вполне искренне полагали, что таким образом защищают подавляющее большинство местного населения от буржуазного разложения и пагубного загнивания.
Многие из советских людей, ревностно помогающих устанавливать в странах Восточной Европы «правильную власть» и налаживать там хозяйственную жизнь, потеряли своих отцов и близких родственников в ходе репрессий 20-30-х годов, но, тем не менее, оставались ярыми приверженцами ЦКД. Будучи «сознательными» людьми, они считали, что строительство нового общества не может обходиться без жертв и лишений, и гневались на тех восточных европейцев, которые болезненно реагировали на потерю своих близких, высланных в далекую Сибирь в качестве изобличенных «агентов империалистического влияния» или выявленных «буржуазно-националистических элементов».
Быть отлученным от советского общества считалось самым большим горем, какое могло постигнуть строителя коммунизма, а местные жители восточно-европейских стран почему-то уходили в дремучие леса, чтобы вести партизанскую войну против самой гуманной и самой справедливой власти, или норовили покинуть пределы социалистического лагеря. Естественно, «освободители от фашистского порабощения» возмущались, когда их воспринимали в качестве оккупантов, и приходили в ярость, когда у местных жителей обнаруживали брошюры, разоблачающие «зловещие планы Москвы». Ведь столица СССР являлась самым прекрасным и самым любимым городом для каждого советского человека, и поэтому советские люди не могли мириться со столь наглой клеветой.
Каждый член партии (а стать коммунистом мечтала подавляющая часть советских людей) обязан был подписываться на газету «Правда», а каждый комсомолец читал «Комсомольскую правду». Даже у пионеров имелась «Пионерская правда». И вооруженные этими неоспоримыми «правдами» советские люди любого возраста и пола, легко обнаруживали буржуазную ложь, изобличали ее и решительно освобождали от нее действительность.
В период этатизма завершилось выпадение советского общества из онтологического пространства греко-христианского мира. Строитель коммунизма отличался от жителей универсального мира особым составом чувств, набором целеполаганий и даже условными рефлексами. Течение жизни сотен миллионов людей давно свернуло с исторически проложенного русла и направлялось партией к прекрасным горизонтам коммунизма. Да, чтобы достичь этих горизонтов, адептам ЦКД приходилось торить новое русло, не останавливаясь перед горными хребтами, перед неисчислимыми жертвами и прочими бедствиями. Удаляясь от исторически проложенного русла, авангард бурливого потока советской жизни представлял собой сообщество людей, принципиально не приемлющих христианскую психологию, аристократический этос, предпринимательскую инициативу и «замашки хуторян». Советские люди не ценили семью, а дружбу рассматривали как союз немногих, заключенный против всех (коллектива). Советская действительность взращивала тип человека, всецело вверяющего себя государству. Именно с этим весьма абстрактным набором институтов советский человек прочно связывал свою судьбу. Он был всецело предан служению государству, обретшему свойства псевдоцеркви: к нему адресовал все свои просьбы и упования, и без промедления был готов отдать за него свою жизнь. Так как высшее руководство в таком государстве олицетворяло собой истину, то продвижение человека от низших должностей на более высокие должности, обретало сакральное значение. Такой человек не зря тратил свое время и свои силы; ведь, чем выше он поднимался по служебной лестнице, тем больше получал шансов увидеть манящие просторы «светлого будущего», недоступные взору нижестоящих чинов, не говоря уже о простых людях.