Уже к исходу 60-х годов многим проницательным людям стало понятно, что в СССР так и не удалось создать своего стиля в кинематографе, литературе, живописи, архитектуре и даже в одежде. Любые произведения, отмеченные печатью оригинальности и новизны, встречали самый суровый отпор у идеологических работников, а авторы таких произведений оказывались в рядах «неудачников», «отщепенцев» или «шизиков». Не удалось даже сложить целостную картину истории советского периода. Широко применялись методы «обрезания истории», замалчивания, откровенного искажения фактов, старательного вымарывания из книг и учебников отдельных имен и лиц. Впрочем, если в стране были возможны самый грубый произвол властей, то почему не возможно произвольное истолкование какой-то там истории? Однако среди широких слоев населения, которое стало лучше питаться и жить в сносных условиях, начала просыпаться тяга к самоуважению. Люди инстинктивно противились участи скота, которому позволено только кратко откликаться на команды командиров или мычанием реагировать на посвист бича погонщиков.
Кроме стремления к физическому выживанию, (а расстреливать власти уже стали лишь в исключительных случаях), советские люди все отчетливее ощущали в себе настоятельную потребность опираться в своих поступках и мыслях на нравственные начала, а не только на решения съездов КПСС или на поручения непосредственного начальника. Дело в том, что лжецы должны обладать прекрасной памятью, чтобы выстраивать на шатких основаниях какие-то конструкции. А вот такой памяти у ядра идеологического аппарата, явно не доставало. Менялись лидеры партии, менялись и курс или линия партии, и состав агитаторов тоже, и само общество менялось. И вследствие этих перемен действие пропаганды в качестве оружия массового поражения, стало неудержимо ослабевать. Безусловно, тяжесть тени, отбрасываемой ЦКД, продолжала расплющивать советского обывателя, лишать его объемности: низкие своды суровой повседневности не давали пространства для индивидуального маневра. Личность неизбежно дробилась до микроскопической частицы, а частицы без остатка растворялись в массе. И все же облучение марксизмом слабело и почти не достигало маргинальных слоев общества.
Послевоенное поколение не спешило входить в советскую действительность, бережно пестуя в себе инфантильность или отстраненную созерцательность. Советская система подготовки кадров по-прежнему властно втягивала в свое коловращение молодежь, но молодые люди, нацеленные на карьеру в тоталитарном государстве, ощущали себя пигмеями на фоне всемирно-исторических завоеваний большевиков и на фоне стареющих победителей фашистской Германии. В то же время, многие молодые люди пытались противиться налаженной системе одурачивания и оглупления, но эти попытки отличались удручающей беспомощностью. Беспомощность проистекала из того, что это поколение училось грамоте, умению складывать или умножать и вообще что-то делать у тех людей, которые сами мало чего знали дельного и толкового. «Красная профессура», тяготеющая к начетничеству и каменеющему догматизму, породила широкий слой врачей, которые вроде бы лечили, но вылечивали крайне редко; взрастила легион преподавателей, которые вроде бы просвещали подрастающие поколения, оставаясь сами весьма невежественными людьми.
В стране стихийно складывался имитационный стиль поведения. Миллионы людей, особенно в НИИ (научно-исследовательских институтах) и госучреждениях, часами занимались пустопорожней болтовней в курилках, профессионально «били баклуши», а ученые, специализирующие на гуманитарных и общественных отраслях знаний, по-прежнему толкли прогорклую воду в ступах. В полях почему-то уходила «под снег» треть выращенного урожая, а половина урожая собранного, почему-то обязательно сгнивала в хранилищах. Псевдописатели регулярно издавали пухлые книги, получали «хорошую прессу», удостаивались премий и прочих наград, но чтение этих книг было тождественно напрасно потраченному времени. Псевдокомпозиторы сочиняли песни, которые было тошно слушать. Предприятия производили в огромном количестве товары, лишенные потребительских свойств, но, тем не менее, эти товары потреблялись раздраженными людьми, лишенными возможности приобретать качественные вещи. Короче говоря, в СССР год от года все большее число работников старалось не вникать в бессодержательность и бесполезность своего труда, дабы окончательно не впасть в идиотизм.