Те, кто противился «идти в коммунизм», неизбежно оказывались маргиналами в обществе, но становясь маргиналами, преисполнялись уверенности в моральном превосходстве над «быдлом» — академиками и народными артистами, заслуженными деятелями и генералами. Это превосходство было иллюзией, принципиально ничем не отличающейся от иллюзий коммунистических руководителей, которым хотелось верить в то, что советское общество сплошь состоит из строителей нового мира. Не совершенствуясь ни в каких навыках и умениях, послевоенное поколение отличалось беспомощностью в любом практическом деле, и не было готово к образованию семей. Слоняясь по улицам или отбывая смену в какой-нибудь каморке, они ничего не хотели достигать или создавать или покорять, но и принципиальная бездеятельность не приносила им удовлетворения.
XX в. обострил перед людьми проблему выбора: Чему уподобиться? Кровожадному зверю, мерзкому насекомому или существу, не лишенному нравственных начал? — Жить можно и в стае хищников. Или бездумно лететь и лететь вместе с большим роем. Отпадение от Бога, как раз и предполагает подобные жизни. Но человеческая натура извечно тоскует о духовной высоте. И лишь соблюдение нравственного закона открывает пути к той высоте. Но как можно следовать тому пресловутому закону в насквозь обезбоженной и обезображенной стране? Крайне трудно или совсем непонятно.
Стоило советскому человеку побыть наедине со своими мыслями и задаться простыми вопросами: Кто я? Зачем родился? От кого произошел? Зачем живу? — Как он поневоле начинал задумываться о существовании нравственного закона, а точнее ощущать кожей таинственное могущество этого закона. Ему было хорошо известно состояние «твари дрожащей», испытывающей страх перед всемогущим государством, а вот состояние благоговейного трепета перед присутствием божественного в этом мире было незнакомым и необычным. Но хоть на миг, испытав это состояние, советский человек как бы прозревал и постепенно преисполнялся неприязни к окружающей его действительности.
Многие «непутевые дети» откровенно стыдились своих высокопоставленных «стариков», всей своей безалаберной жизнью отвергая завоевания и достижения передовиков, ударников и просто номенклатуры. Можно сказать, что бумеранг вернулся и ударил в слой начальников с неожиданной стороны. Ведь немалая часть статусных родителей, в свою бытность пионерами и комсомольцами, публично отреклась от своих отцов и дедов, причисленных к «паразитическим элементам» или к «врагам народа», и, очистившись, таким образом, от наследия «проклятого прошлого», обрела веру в «светлое будущее». И вот, теперь, неблагодарные дети, не желали иметь ничего общего со своими родителями, но отречения носили не публичный характер, а происходили исподволь. Однако кому же еще как не детям предстояло жить в том самом «светлом завтра», к которому общество продвигалось с такими немыслимыми трудностями и издержками!
Тем не менее, скоростные социальные лифты продолжали исправно действовать, обеспечивая ротацию управленческих кадров и приток новых начальников. Дело в том, что в активную комсомольскую деятельность и затем в партийную работу энергично включались пареньки и девчата, продолжающие прибывать в крупные индустриальные центры и столицы из умирающих деревень и захолустных городков или выросшие на замызганных городских окраинах. Они страстно мечтали «выбиться в люди», и потому прилежно учились и добросовестно служили в армии, зарабатывали «рабочий стаж» на всесоюзных стройках, не избегали нагрузок, связанных с общественной работой, стремились попасть на районные, городские, областные комсомольские «слеты» (или конференции) и выступить там: произносили правильные слова и задорно выкрикивали нужные лозунги. Они исправно пополняли собой корпус молодых коммунистов и кадровый резерв на выдвижение в начальники, своевременно сдавали нормы ГТО (расшифровывается, как «готов к труду и обороне»). Знакомые с детства с холодом и голодом, они настойчиво готовились к тому, чтобы выполнить любые нормативы, любые требования властей, дабы, в конце концов, занять какое-нибудь «теплое местечко» и войти в закрытую систему распределения дефицитных товаров и благ. Определенная часть детей статусных родителей, также следовала дорогами своих отцов, прагматично предпочитая сытое и спокойное существование, привычное с ранних лет, жизни тревожной, полуголодной, какую вели те сверстники, которые испытывали отвращение к «системе». Дети-конформисты вступали в агитпроп в качестве журналистов или работников молодежных телевизионных программ, заканчивали высшую партийную школу и становились партфункционерами, старательно писали псевдонаучные диссертации и остепенялись, чтобы «сеять вечное и доброе», сугубо советское в вузах.