Дело в том, что у многих советских людей стала просыпаться ностальгия по своей «малой родине». Вместо того, чтобы заполучить путевку в какую-нибудь известную всесоюзную здравницу или отдохнуть «дикарем» на знаменитых курортах, тысячи горожан принялись приобретать заброшенные домики в деревнях, ремонтировать их и проводить там свои отпуска. Несмотря на то, что агитпроп все высотные дома в крупных городах украсил огромными, светящимися по вечерам лозунгами типа: «Вперед к коммунизму!», «Народ и партия едины!», «Миру — мир!», — уже мало кто верил в наступление «светлого завтра», и реально опасался, что неизменно напряженная международная обстановка в любой момент может обернуться катастрофичной войной. В обществе происходил массовый психологический надлом. Люди инстинктивно чувствовали, что их жизнь буквально «уходит в песок», как та самая река в пустыне Калахари.
Чем ближе советское общество находилось к срокам наступления коммунизма, объявленных властями, тем неудержимее распространялись в обществе настроения скептицизма и уныния. Агитпроп уже давно не называл конкретных сроков наступления эры «светлых годов». После торжественно и многошумно отмеченных юбилеев (50 лет Октябрьской революции; 25 лет окончание ВОВ и 100-летия со дня рождения Ленина), после очевидных внешнеполитических успехов (обретения СССР статуса сверхдержавы; международного признания границ, сложившихся в Европе после Второй мировой войны), как-то незаметно подобралась эпоха торжественных похорон. Руководители партии и правительства, бессменно находясь на высоких постах, неизбежно превращались в ходячие тени и заблаговременно присматривали себе место в кремлевской стене, чтобы пополнить шеренгу тех, кто находился на вечном марше, возглавляемом забальзамированной мумией, помещенной в мавзолее. Церемонии прощания с усопшими старцами (выдающимися борцами за мир, видными деятелями международного коммунистического движения, крупными государственными деятелями, военачальниками и прочее, прочее) широко освещались в СМИ и превратились в основные события, происходящие в стране, где повсеместно торжествовала «кладбищенская тишина».
В предыдущие десятилетия советские люди мало обращали внимания на бытовые неурядицы, мизерные зарплаты и семейное неблагополучие. Ради выполнения плановых заданий не щадили себя, а личные проблемы просто меркли на фоне грандиозных успехов огромной страны: об этих успехах неустанно рассказывали СМИ, а также специально обученные лекторы и политинформаторы. Постоянно вводились в действие новые ГЭС и санатории, новые агрокомплексы и стадионы. Спортсмены регулярно выигрывали престижные международные соревнования. В «эпоху похорон» успехи страны как-то совсем перестали впечатлять советских людей, а вот личные заботы уже выходили на первый план. В своей основной массе, советские люди были далеки от диссидентских кругов, многие даже не смогли бы внятно объяснить, что это такое — инакомыслие — и в то же время никак не соответствовали литературным образам «простого человека», созданным «вопрекистами», потому что были мелочны, завистливы, склочны, проявляли склонность к пьянству и внебрачным связям. Естественно, страдали от своей невоспитанности, порождающей бессчетные конфликты в быту и на работе; к тому же, охотно сплетничали о недостатках своих непосредственных начальников и жадно поглощали слухи о порочных наклонностях известных в стране людей.
Массовое жилищное строительство небольших по площади, но изолированных квартир, развернувшееся в стране еще в начале 60-х годов, послужило толчком к формированию люмпено-мещанской культуры, со своими, стихийно складывающимися стандартами, отличными от нормативов социалистического общежития. В эпоху застоя, в стандарт «достойной жизни», входили, кроме изолированной квартиры, набор бытовой техники (телевизор, магнитофон, холодильник, телефон), мебельный гарнитур (желательно импортный), автомобиль с гаражом, добротная зимняя одежда (дубленка и меховая шапка)… Короче говоря, обыватели стали пристальнее всматриваться в обстановку своих жилищ, в продукты питания, которые приобретали в магазинах, а так как дефицит продовольственных и потребительских товаров нарастал год от года, синхронно с этим дефицитом возрастало и раздражение людей, не имеющих возможности жить в соответствии со стихийно складывающимися стандартами или вынужденными как минимум удваивать свои усилия на то, чтобы заполучить столь желанные блага. Сверхусилия подразумевали под собой работу в районах Крайнего Севера, или занятость на вредных производствах, или уголовно преследуемую спекуляцию дефицитными товарами. Сверхусилия также включали в себя налаживание связей с «нужными людьми», которые могли помочь что-то «достать» или «замолвить словцо». Но полезные связи оборачивались тяжелым бременем ответных услуг «нужным людям» за оказанное содействие.