А тем временем на страну накатывал вал произведений запрещенных авторов, раздвигая горизонты предельно скукоженного русского мира. И читатели этих произведений волей-неволей сравнивали «новинки», пролежавшие под спудом многие десятилетия, с произведениями советских «классиков» и сравнения оказывались не в пользу последних. Отчего чувство обобранности, обманутости, замороченности только возрастало у растерянных людей, которые уже категорически не понимали, что же они строили и возводили на протяжении жизни трех поколений? Но отдавая предпочтение запрещенным и запоздало реабилитированным авторам, читатели обнаруживали наличие неких тонких материй, о существовании которых мало задумывались ранее, да и запрещено было ранее касаться столь тонких материй.
Легализованные произведения русских беллетристов, публицистов, философов, историософов, о которых в потоке советских изданий никогда не упоминалось, убедительно свидетельствовали о том, что власть не останавливалась ни перед какими подлогами и кощунствами или преступлениями. Власть охотно чинила жуткие преступления, массовые казни и постоянно прибегала ко лжи, чтобы возвести здание государственности в качестве чудовищной машины насилия. Располагая неисчерпаемыми материальными и человеческими ресурсами, это государство выпестовало тысячи трубадуров классовой борьбы и подпевал идеи коренного переустройства мира. Подпевалы аккуратно встраивались в обоймы литрабов, получали от властей благоустроенные квартиры и путевки в Дома творчества или в санатории, беспрепятственно публиковали свои беспомощные опусы, становились лауреатами многоразличных премий, учрежденных все тем же государством: даже хоронили «литрабов» за государственный счет. Безликие, одинаковые, как патроны в патронташе, эти «литрабы» после своей смерти быстро становились «отстрелянными гильзами», но им на смену приходили другие бойцы «идеологического фронта», которые вымучивали из себя новые произведения, высасывали из пальца какие-то проблемы, опять же рассчитывая на щедрые воздаяния властей и радовались, как дети, когда их ожидания оправдывались… И совсем не замечали того, что советская литература так и простояла долгие десятилетия на обочине мирового литературного процесса, или просто выпала из этого процесса.
Но, кроме наймитов правящей верхушки, имя которым легион, оказывается, продолжали существовать цельные натуры со своим мнением и своим взглядом на происходящие события, и становились авторами, самостоятельных произведений. Эти авторы были совершенно не видны за шеренгами «живых трупов», их голосов практически никто не слышал: они были полностью заглушаемы пением фанфар, славящих строительство коммунизма. Довольно скоро выяснилось, что этим упрямцам, храбрецам и стоикам власти разрешали заниматься только самыми грязными и низкооплачиваемыми работами (А. Платонов), или их превращали в «профессиональных зеков» (Д. Андреев), или ссылали туда, куда «Макар телят не гонял» (М. Бахтин). А слово их жило, и время не гасило сияния, заключенного в тех словах. Их творения, наоборот, только полнились новыми оттенками смыслов, побуждали людей, совестливых и сохранивших способность думать к духовному росту. Произведения гонимых и преследуемых маргиналов оказались жизнестойкими и жизнь утверждающими, а пухлые тома всемерно поддерживаемых официозом «мастеров слова» выглядели просто никчемными.
Монструозное государство разваливалось под тяжестью своих неизбывных пороков и преступлений. А творческое наследие одиночек, всю жизнь проведших на периферии строительства «нового мира», без связей и влияния в обществе, в кромешной безвестности, в безденежье, мощно проступило из небытия. Это творческое наследие содержало в себе необычные образы и мотивы, неординарные идеи и смелые обобщения. Незаурядные образы и мотивы нельзя было перешибить плетью, заточить в каземат, закопать в землю. Свирепые комиссары, наводившие ужас на миллионы людей, безвозвратно уходили в прошлое, пополняя собой галерею врагов рода человеческого, а мысли, некогда высказанные расстрелянным Флоренским или изгнанником Ильиным, продолжали жить и обретать сторонников, и, конечно же, неизбежных оппонентов. Советские люди медленно, но все же поворачивались лицом к выводам, давным-давно сформулированным и направляющим движение человеческого общества во времени.
Стоило тотальной лжи ослабить свой напор, как множеству одураченных людей стало понятно, что великие умы ткут тонкие материи из лучей истины, и эти светоносные лучи способны проникать сквозь толстые тюремные стены или достигать отдаленных окраин, а шарлатаны старательно шьют платья для голых королей, но тех королей ждет презрительная насмешка судьбы. Советские люди с трудом и с удивлением первооткрывателей стали вспоминать давно забытые законы и правила, в частности о том, что о культуре судят не по наличию лауреатов многоразличных премий, а по ее вершинам. Но, если вершины были загнаны в глубокое подземелье, то общество лишалось возможности подниматься к высшим планам бытия, и было обречено на одичание. Обыватели и даже представители номенклатуры с ужасом обнаруживали, что многие представления о допустимом и недопустимом, вытекающие из нравственного закона, оказались вне правового поля в советском обществе. Эти базовые представления не имели материального эквивалента и не нуждались в стоимостной оценке. Ведь ни за какие богатства нельзя купить честь, однако очень легко ее потерять. А высокое положение в обществе, придерживающемся деструктивной идеологии, всего лишь фиксировало степень аморальности того, кто добивался столь высокого положения в подобном обществе. Точно пелена спала с глаз миллионов людей, и они стали осознавать, что правители, насилующие население подвластной страны, обрекают себя и своих непосредственных подчиненных на тяжкий и неблагодарный труд. Эти начальники и начальнички ничего не возделывают и не создают, а только мнут, давят и закапывают. Марксисты в качестве «могильщиков» не смогли превратиться в «сеятелей», но сумели зарыть в землю блестящие таланты очень многих людей и тем самым нанесли обществу невосполнимый ущерб. Так застой превратился в эпоху тягостных недоумений и горестных прозрений.