Вся эта публика отправляет своих детишек на учебу в престижные европейские или американские лицеи и университеты, в те же страны переводят свои капиталы. Там же активисты перестройки лечатся и приобретают недвижимость. За неделю до наступления очередного Нового года бурно отмечают Рождество. С головой окунаются в веселье и в дни других праздников, популярных на Западе. А в это время миллионы жителей РФ умирают от недоедания (фиксируются случаи каннибализма), лишены лекарств и врачебной помощи. В разы увеличивается число тяжких преступлений, и многие семьи оказываются не в состоянии содержать своих детей. За малейшую кражу их судят по всей строгости существующих законов, а подросших пареньков облачают в военную форму и отправляют на очередные локальные вооруженные конфликты.
Как и в постоктябрьский период, в постсоветское десятилетие быстро генерируется начальственный слой, имеющий статус неподсудности и зорко следящий за исполнением законов всем остальным населением. Как и большевики, начальственный слой придерживается замашек завоевателей. Но, если у большевиков не было своей метрополии, то либерал-реформаторы смотрели на англоязычный мир, как на свою подлинную родину. Между тем, седобородые лжепрофессора по-прежнему шаркали по коридорам вузов в качестве призраков марксизма-ленинизма, но теперь уже читали курсы лекций по менеджменту или особенностям территориальной организации населения, по культурологии или экономической теории. Ни имея даже малейшего опыта практического делания, они продолжали гордиться своими научными степенями, а будучи опытными начетниками, добросовестно пересказывали студентам прочитанные учебники, поспешно скомпилированные из зарубежных изданий, т. е. по-прежнему что-то «сеяли» и недоумевали по поводу того, почему же отечественные университеты не попадают в международные рейтинги. По старой привычке продолжали издавать новые монографии, написанные все тем же невразумительным слогом «под Маркса». Почему-то и художественные фильмы наших кинематографистов совсем перестали попадать в конкурсные программы международных кинофестивалей, а публикуемые литературные произведения, увы, были интересны только самим авторам этих произведений.
За годы торжества марксисткой идеологии советизированная Россия превратилась в «отрезанный ломоть» для универсального мира, а после крушения тоталитарного режима никак не могла «вписаться» в экономическое пространство того мира и продолжала оставаться за рамками культурного процесса. Все постсоветское общество, от президента до бомжа, страдало от интеллектуальной и сердечной недостаточности, но стать иными никак не получалось. Власти отказались от практики свирепого насилия: даже расстрельные команды в тюрьмах упразднили. Зато экономический терроризм (отсутствие средств существования) мертвой хваткой стискивал горло миллионов людей. Злобное меньшинство, какое представляли собой большевики, казалось бы, давно исчезло, как жуткое наваждение, но вместо него появилось озлобленное большинство, которое охотно стало прибегать к насилию, как в быту, так и в ходе поисков «хлеба насущного».
Сотни тысяч потомков первой волны эмиграции напрасно ждали, когда же их признают беженцами от политических репрессий и пригласят на историческую родину. Десятки миллионов советских людей, которые умели говорить и читать только на русском языке, оказались за пределами РФ, и сразу же попали в разряд «оккупантов», из-за чего постоянно сталкивались с нелюбезным, а порой и откровенно агрессивным отношением со стороны местного населения новообразованных стран — бывших т. н. союзных республик. Родственники же в России, из-за резкого снижения уровня жизни, не располагали средствами, чтобы приютить «совков» («совок» — это сокращенное словосочетание «советский оккупант») у себя.
Если большевистское правительство проводило политику обезлюживания территорий с целью освобождения «жизненного пространства» для грядущих строителей «светлого завтра», то комсомольско-олигархический актив, контролирующий распределение доходов от экспорта углеводородов, просто не нуждался в «лишних ртах». Чем меньше была численность населения страны, тем легче становилось бремя социальной нагрузки для правительства и «деловых кругов». Младореформаторов ничуть не смущало сокращение численности России на десятки миллионов человек. Например, в Канаде (стране, наиболее похожей на Россию по климатическим условиям) проживало не столь уж много людей, зато те люди жили в достатке. А уровень жизни населения во многих регионах России ничем не отличался от уровня жизни жителей центрально-африканских стран, в то время, как москвичи из кожи вон лезли, чтобы достичь среднеевропейских, среднедушевых стандартов потребления товаров и услуг и стать «средним классом».