В ходе своих инспекторских проверок по концлагерям и прочим «зонам» Лаврентий Берия поощрял то лагерное начальство, которое творчески подходило к встрече высокого гостя. Особенно нравились государственному мужу поездки на «лошадках». Из разных отрядов или бараков отбирались молодые женщины, преимущественно из бывших актрис: их заставляли раздеваться, впрягаться в тележку, возить по кругу влиятельного государственного деятеля и при этом ржать, изображая резвых кобылок. А Берия постегивал их энтузиазм плеткой и, конечно, изрыгал ругательства.
Физик Лев Ландау охотно тискал и склонял к сексу хорошеньких жен своих учеников, причем делал это в присутствии самих учеников. А последние, претерпевая жестокие страдания от этого унижения, впоследствии станут активно пользовать своих аспиранток. Те же соискательницы ученых степеней, которые отказывались проходить «тест на уступчивость», сталкивались с серьезными трудностями в самом начале своей научной карьеры. Подобное поведение власть имущие широко практиковали тогда, когда на киноэкранах даже демонстрация поцелуя относилась к крайне бесстыдным эпизодам и подлежала запрету.
Повязанные кровавыми преступлениями, возможностями чинить всяческое беззаконие, лиходеи лучше понимают друг друга и очень внимательны к командам сверху, потому что, выпадая из общего ряда, оказываются в весьма затруднительном положении. Стоит такому человеку чем-то серьезно огорчить диктатора, как тотчас же открываются шлюзы для слухов и сплетен. СМИ немедленно обнаруживают ворохи безобразий, которые натворил этот негодяй. Попасть в опалу автоматически означает попасть под осуждение миллионов человек, которых, наконец, просветили о неприглядной сущности «ренегата», «уклониста», «притаившегося врага» или «перерожденца». И возмущению масс, которым вообще ничего не позволено (шаг влево — расстрел, а шаг вправо — в пропасть) уже нет предела, оно достигает поистине заоблачных высот. Массы с энтузиазмом участвуют в травле провинившегося начальника, буквально готовы растерзать его. И те, кто находятся во власти, прекрасно знают, насколько шатко их положение. Если по отношению к обществу им разрешена вседозволенность, то по отношению к правителю они должны постоянно и неустанно доказывать свою абсолютную преданность. И чтобы эту преданность подтвердить, даже готовы своих детей и жен отправить в тюрьму и при этом благодарить тирана за то, что тот «открыл глаза» на постыдные деяния ближайших родственников. Бедные же родственники, насмотревшись на безобразия, чинимые главой семьи, вольно или невольно стремятся подражать ему… И вдруг попадают под топор законов, действующих в стране для трудящихся масс.
Главное в судьбе начальника — это не прогневить атамана-правителя. Ну, а то, что многие приказы-указы властелина могут носить характер откровенных злодеяний перед обществом, такое начальнику даже в голову не приходит вследствие суженности его кругозора и свернутости его души. Неподсудность тех, кто относится к категории «государственно важных людей» являлась и является сильнейшей мотивацией для служебного рвения, для пресмыкательства перед тираном и его подручными. В то же время малейшая провинность незадачливого обывателя нуждается в суровом наказании, в публичном судилище, в жестокой экзекуции. Правящая верхушка стремится, как можно дольше сохранить свою вседозволенность по отношению к взнузданному, исстеганному плеткой или пулеметными очередями населению. Преступления и наказания лишаются причинно-следственных связей: преступная власть всегда оказывается права, а человек, взыскующий правды жизни, относится к врагам (народа, государства или Родины).
Дело в том, что массовые казни, которые практиковали марксисты с первых лет захвата власти в стране (расстрелы белогвардейцев, мятежных матросов и крестьян), впоследствии переросли в планомерные действия, связанные с ликвидацией дворянства, духовенства, купечества, казачества, зажиточного крестьянства, а затем обернулись бескомпромиссной борьбой с вредителями, саботажниками, хапугами и увенчались партийными чистками: все это были определенные победы в многотрудном деле «преобразования мира». Преступлениями подобные деяния могли считать только откровенные враги советского строя, по своей сути, злостные клеветники, захлебывающиеся ненавистью к свершениям и достижениям молодого общественно-экономического строя.