Вышло так, что отвернувшись от царя, Россия не успела сформировать и укрепить выборную власть и оказалась под игом тоталитарной секты. «Зверь из бездны» не особо скрывал свои плотоядные намерения. Он каждодневно требовал принесения человеческих жертв. Он намеревался пожрать не тысячи и даже не сотни тысяч, а миллионы, десятки миллионов людей.
Непроницаемая мгла распростерла над Россией свои крылья и в той мгле неосстановимо гасли «искры божьи» и светильники разума, носители благородного образа и жертвенного сострадания. А на виду были «товарищи маузеры» и «люди в галифе», преимущественно с крысиным оскалом. Смешав все чистое и высокое со зловонной грязью, им предстояло из этого «крепкого замеса» создать псевдоцерковь со своими мрачными святынями и ритуалами.
Лживый век
Хорошо известен тот факт, что Б. Пастернак приезжал в Париж в середине 30-х годов минувшего века в составе делегации на Всемирный писательский конгресс защиты мира и не осмелился увидеться со своей матерью, которая проживала в то время во французской столице в качестве эмигрантки из России. Хлопочущие «о мире во всем мире» советские люди ревностно следили за чистотой своих рядов и настаивали на отречении детей от своих родителей (или наоборот), а также от своих сестер и братьев, если те, от кого публично отрекались, по каким-то характеристикам не соответствовали требованиям, предъявляемым партией к строителям нового мира. Пионеры отважно сигнализировали о своих близких родственниках, которые не спешили отдавать все зерно, выращенное на своей земле, в закрома социалистической родины, а укрывали его в специально оборудованных схронах, дабы многодетная семья не умерла с голода долгой зимой. Комсомольцы на бессчетных собраниях насмехались над своими дедами и бабками, закосневшими в религиозных предрассудках и продолжающими упорно молиться перед иконами, несмотря на то, что храмы к тому времени уже повсеместно закрыли, а священников угнали по этапу туда, откуда не возвращаются. Миллионы людей стыдились своего происхождения, потому что имели несчастье родиться в семьях лавочников, зажиточных крестьян, царских чиновников, дворян, заводчиков, промысловиков. Миллионы людей, стиснутые обстоятельствами, как железными клещами, доживали свой срок и не смели и словом обмолвиться своим внукам и внучкам о том, чем занимались, кому служили до «Великого Октября», дабы внуки и внучки случайно не проболтались кому-то об этом и не испортили себе «биографию». Миллионы людей тщательно скрывали свои родственные связи с теми, кто некогда состоял в монархических организациях и православных союзах, кто принимал активное участие в «белом» движении в пору гражданской междоусобицы, а затем уехал за границу. Родственные связи с «бывшими» никак не поддерживались, но, тем не менее, всегда можно было найти формальный повод в наличии этих пагубных связей или хотя бы возможность восстановления этих связей, и тогда мрачная тень подозрений о причастности к империалистической агентурной сети несмываемым пятном ложилась на самую безупречную репутацию советского человека.