Москва в глазах жителей бывших союзных республик превращалась в глубинный источник всех их бед и несчастий, в некоего монстра, лишившего целые народы навыков самостоятельной жизни. И Москва для подобных неприязненных полемических выпадов и воззрений давала все новые поводы. Вместо того, чтобы вступить со своими бывшими союзниками в конструктивный диалог, высокопоставленные российские чиновники тяготели к более тесному общению с влиятельными особами экономически развитых стран, а когда у ближних соседей происходил очередной политический катаклизм, бренчали оружием, а иногда и открыто применяли его, вразумляя братьев своих меньших.
Бывают такие межеумочные ситуации, когда намерения декларируются, но по каким-то не вполне понятным причинам не выполняются или когда люди расселись в самолете, а тот почему-то не взлетает и у истомившихся пассажиров начинает крепнуть тревожное подозрение, что полет совсем не состоится. Так обстояло и с перестройкой внутри России, и с переконфигурацией политического пространства вокруг нее. Богоборческие марксистские праздники парадоксальным образом ужились с православными, а возникающие молодежные организации могли называться как угодно, но по своей организационной структуре сильно напоминали комсомольские. На окраинах бывшего СССР нередко происходили стычки между противоборствующими сторонами, неуклюже пытающимися обустроить жизнь на своих территориях по новым правилам. И обязательно появлялись в местах конфликтов миротворческие силы, присланные из Москвы, стремившиеся выполнить добрососедский или интернациональный долг, либо защитить национальные интересы России.
В десятые годы XXI века, подытоживающие столетие торжества мракобесия и лжи, стал исподволь разворачиваться новый этап трагедии русского народа. Если в первоначальные годы утверждения губительного марксистского режима в России первенствовали евреи, пылающие вековечными обидами ко всему величественному и благородному, то затем, благодаря усилиям агитпропа к ним стали примыкать и лица из местного населения, привыкшие следовать за теми, кто в силе, а чуть позже в бурный поток преобразований влились воспитанники коммун, колоний и детских домов, напрочь оторванных от русской истории. После Второй мировой войны миллионы людей находились под большим впечатлением от победы советского режима над фашистской Германией и социальная база сочувствующих этому режиму значительно расширилась и окрепла. А к началу нового века и нового тысячелетия носители русского сознания и русской культуры просто вымерли уже не от репрессий, а в связи со своим преклонным возрастом. Те же, кто еще оставался в живых, раздробились на маргинальные группки.
И сначала в ближнем зарубежье, а затем и в дальнем стало складываться впечатление, что русским вообще свойственно быть «быдлой» или быть экзекуторами, карателями — злобной, грубой силой, стремящейся подмять под себя все прекрасное и задушить все свободное и независимое. Москва, несмотря на свой яркий «прикид», опять возвращала себе сомнительный титул центра мировой энтропии. Многие влиятельные зарубежные политики, уже не прикрываясь дипломатическими формулировками, стали утверждать, что, раз русские оказались не в силах изжить наследие марксизма-ленинизма-сталинизма, то они обречены жить в «медвежьем углу» и следует как можно дальше дистанцироваться от них или отгородиться каким-нибудь санитарным коридором.
Да, качества и свойства адептов тоталитарной секты большевиков больше подходили к упырям и вурдалакам, нежели к людям, и подавляющее большинство населения бывшей Российской империи испытывало к ним вполне естественное отвращение. Но с течением времени эти омерзительные качества становились все более привычными, к ним притерпелись, тем более, что любые проявления свободной и вдохновенной личности беспощадно вытаптывались. Стремление к свободе приравнивалось к маниакальному психозу, а наличие таланта, побуждающего человека к дерзновенной созидательной деятельности стало синонимом личного несчастья и неизбежных невзгод. И вот столетие спустя столь неприглядный образ какоскратов и троглодитов, кваков и жабуляков, присущий наиболее активным «преобразователям мира», уже начал проецироваться на весь русский народ, который продолжал бережно хранить мумию величайшего из злодеев на своей главной площади. Никто не заставлял тысячи обывателей выходить на митинги с требованием придать Сталину ореол святости. Миллионы людей кручинились и тосковали по поводу утраты безмерно деспотичного тоталитарного режима. Не осталось в обществе мудрецов и смельчаков, способных быть «совестью нации», за то в избытке шустрили плуты и прохвосты, мошенники и жулики.