Вот почему людоедская диктатура отнюдь не смущала молодого миллионера А. Хаммера из США, который развил бурную деловую активность с советским государством. Из «национального очага» в Палестине потянутся в Москву танцевально-певческие коллективы, выражая свою радость по поводу тех перемен, которые происходили в разоренной России. Для всех этих визитеров, гастролеров, для незадачливых путчистов и разжигателей «мирового пожара» в европейских городах, Москва или Петроград уже не казались оплотами угнетения, а представали оазисами свободы и порядка. Горы трупов и реки крови пролитой на Русской земле только повышали самооценку нано-жителей. Миллионы сирот, нуждающихся в соответствующем воспитании, как и растущее число коллаборантов, виделись оккупантам той массой, или другими словами, той глиной, из которой будет вылеплен Голем, — послушный великан, способный защитить режим от происков империалистов, контрреволюционеров, махровых реакционеров и прочих врагов «авангарда всего прогрессивного человечества». Но исходный материал, предназначенный для эпохального замеса должен быть гомогенным по своей консистенции. Исходный материал необходимо было отделить от «корешков» (дрянных людишек, которые называли себя историками, почвенниками, консерваторами, духовными пастырями и церковными старостами), от разного рода «камешков» и «стеклышек» (говорунов и болтунов, которые мнили себя философами, мыслителями и прочими светильниками разума). Власть предержащие просто не знали, что им делать со «стомильонным народом», доставшимся в качестве тяжелого наследия рухнувшей империи. Они бы с удовольствием извели его целиком и полностью, но пара-тройка миллионов репрессированных в ходе гражданской войне, а также несколько миллионов скончавшихся от голода и эпидемий, уже успели вызвать нежелательный резонанс в кругах пресловутой международной общественности.
То, что диктатура пролетариата в отдельно взятой стране не вписывалась в контекст цивилизованных отношений греко-христианского мира, стало понятным большевикам с предельной отчетливостью после неожиданного вердикта суда в Лозанне весной 1923 г. На том суде рассматривалось дело об убийстве советского дипломата В. Воровского. Убийцами являлись два белоэмигранта, которые рассказали о мотивах, толкнувших их на ликвидацию представителя большевистской власти. Фактически, суд вылился в рассмотрение преступлений большевизма перед русским народом, а советский дипломат предстал перед швейцарскими судьями в качестве активного соучастника преступного режима. Убийцы были оправданы. Политика международной изоляции советского государства, к которой склонялись все страны греко-христианского мира, получила еще один аргумент в свою пользу. Суд в Лозанне своим оправдательным приговором для белоэмигрантов перевел убийство советского дипломата из разряда тяжких преступлений в разряд справедливой публичной казни.
Вторжение антимира в чуждое для него онтологическое, правовое, исторически сложившееся социокультурное пространство, неизбежно порождало множество парадоксов и перевертышей. Для большевиков преступлением являлись не разграбление имущества домохозяйств или храмов, а принадлежность человека к определенной социальной группе. Оккупанты охотно записывали тысячи людей в разряд «кровососов», но подлинными кровопускателями являлись как раз чекисты и комиссары. Марксисты охотно рассуждали о паразитарности правящего слоя бывшей Российской империи, но сами не занимались организацией хозяйственной жизни, а жили за счет сокровищ той империи и средств, отобранных у населения в результате реквизиций. Тысячам людей, обреченных на казнь, они приклеивали ярлык «мироедов», а сами ненасытно пожирали русский мир. Для того, чтобы преступления перестали выглядеть преступлениями, а превратились бы в проявление «народного гнева» или «революционной совести», как раз и понадобился агитпроп. Он представлял собой развернутый «идеологический фронт» в годы гражданской войны. А в начале 20-х годов этот мощный спрут уже руководил народным комиссариатом по просвещению, главным политическим управлением Красной армии и зорко контролировал деятельность всех общественных организаций. Он имел в своем распоряжении агитпоезда и агигпароходы, а на железнодорожных вокзалах и пристанях были оборудованы специальные помещения для проведения массовой работы среди населения и красноармейцев. Все эти агитпункты были завешаны портретами вождей марксизма. На многих таких пунктах имелись патефоны и комплекты пластинок с записями выступлений вождей здравствующих и прочих «пламенных революционеров». Антимир начинал обретать вполне зримые очертания — располагать определенными государственными границами и значительной территорией в качестве сферы своего влияния. К тому же, росло число людей, желающих стать жителями того антимира, где все шиворот-навыворот, где можно творить любое беззаконие, лишь бы вышестоящее начальство не сердилось, а хвалило.