«Гуманитарии» оказывались перед более трудным выбором. Взрослея, они понимали, что им следует принять требования агитпропа или идти своим путем, который чреват лишениями и даже бесславной гибелью. Те, кто выбирал первый путь, переставали слышать божественный зов, потому что прислушивались к командам своих начальников. А те, кто выбирал второй путь, в своем подавляющем большинстве действительно шли навстречу безвестности, лишениям, ссылкам и казням. А то, что они успели «натворить», тщательно уничтожалось бдительными «стражами революции».
Реальное общество в молодом советском государстве — это не только «авангард», мононациональный профиль которого постепенно размывался притоками коммунистов новобранцев из кавказских и славянских республик. И не только молодые пассионарии, призванные самим ходом исторического процесса продолжать творческий подъем России. Не только сироты, находящиеся на попечении государства, и не только Комсомольско-пионерский подрост. Еще были и промышленные рабочие, относимые к «гегемону», но не способные переварить «кирпичи» — тома «классиков» марксизма-ленинизма.
Кроме всех этих социальных групп, относимых к строителям нового мира, существовали миллионы ремесленников, кустарей одиночек, мещан, несущих на себе печать буржуазных ценностей. Немало оставалось бывших царских офицеров, чиновников, помещиков, священнослужителей, купцов, фабрикантов. Их судьбы были сломаны вместе с окончательным сломом Российской империи, но их жизни еще не были оборваны. И, разумеется, большевиков не могло не беспокоить необозримое море крестьян — людей кондовых, сермяжных, себе на уме и привыкших жить по старинке.
В глазах обезглавленного, но еще продолжавшего существовать русского общества, свет просиявшей вести о новом мире, был неочевиден. Русские люди и не воспринимали ту весть как многообещающую зарю, а скорее, как жуткие отблески преисподнего пламени. Или, как черное солнце, ниспосылающее на людей свои жгуче ядовитые лучи. Мир, как и антимир, это пространства, в первую очередь, онтологические, вмещающие в себе определенные представления о человеке и метафизических сферах, о ценностях и смысле жизни. Подобные пространства отнюдь не всегда можно очертить административно-территориальными границами. Так антимир, не имея своего угла, тысячелетиями сохранял свои свойства и характеристики. И русский мир, в лице своих наиболее просвещенных и талантливых представителей, отпрянув от пределов Русской земли, не утратил своей плодоносной силы.
Необычайность той эпохи заключалась в том, что антимир, наконец-то, обрел территорию, причем, более чем обширную, и перед ним открылись возможности построения жизни на твердых основах, а не на виртуальных. Строительство нового мира — это не только путь, но и совокупность представлений антимира в марксистском его варианте о счастье, справедливости, порядке и благополучии. Но ведь Русская земля не из морской пучины нежданно-негаданно поднялась, а давным-давно была заселена. И потому, чтобы осуществились представления о грядущей прекрасной жизни, оккупационному режиму ради своего самосохранения безотлагательно требовалось проводить политику тотального разрушения традиционных социальных связей, варварского сдирания слоя тысячелетней православной культуры. Только так антимир мог постоянно расширять на территории России сферу своего влияния. Несмотря на заметные успехи антимира, русского на этой территории все равно оставалось немало.
Нетрудно переделать опустевшие дворцы в бюрократические учреждения, а монастыри в казематы. Можно так встряхнуть священные раки, что там не останется и следа от нетленных мощей; несложно разграбить могилы людей, некогда определивших облик православной империи, а сами могилы сравнять с землей или превратить в отхожие места. Можно отобрать все усадьбы и особняки, лишить все население нажитого имущества. Можно даже миллионы людей подвергнуть казням или изгнаниям на чужбину, и заняться воспитанием миллионов детей в «правильном» направлении. Но куда девать оставшихся людей, продолжающих считать себя русскими, продолжающих соблюдать православные праздники и даже помогать своим бедствующим родственникам, лишенным средств существования? Эти косные люди плохо усваивали новые идеи и крайне неохотно менялись, по-прежнему сохраняя не только родственные, но и земляческие связи. И все эти консервативно настроенные люди по старинке считали друг друга соотечественниками, а представителей власти — инородцами. И по-прежнему, оставался не проясненным вопрос: провалилась ли в тартарары Россия, замененная Советским Союзом?