Поэтому нет ничего удивительного в том, что в СССР происходила возгонка фанатизма, усугубляя жажду самоотречения у особо сознательных строителей коммунизма, для которых партия — родная мать, а советское государство — строгий отец, а верховный правитель — олицетворение всеблагой мудрости и справедливости. Подобное психическое состояние уже само по себе не оставляло места для родственных или дружеских связей, вытравляло способность любить своих детей и близких. Вся жизнь такого адепта целиком и полностью принадлежала идее коренного преобразования мира, а все то, что тормозило или как-то препятствовало этому преобразованию, вполне естественно воспринималось адептом, как враждебное противодействие.
Освобождение от всех рудиментов и признаков существования «старого мира» становилось просто физиологической потребностью. Адепт новой веры испытывал чувство стыда, когда вдруг замечал на чугунных воротах какой-то бывшей усадьбы графский вензель или на фронтоне какого-нибудь представительного здания — двуглавого орла. В такой обстановке просто не могут не переименовываться все города, которые носят имена государей — основателей этих городов. Улицы и площади «очищаются» от названий, ведущих свое происхождение от основных православных праздников. Сносятся все погосты — скопища крестов и, наконец, дело доходит до взрывания величественных соборов.
Наряду с этим возводятся тысячи фабрик и заводов, школ и больниц, строятся гидроэлектростанции и прокладываются ветки железных дорог. Открываются сотни вузов, преимущественно технической направленности, организуются десятки конструкторских бюро, где ученые разрабатывают новые системы вооружений.
Таким образом, советизация предстает весьма сложным и противоречивым процессом трансформации России из питательной среды, пригодной лишь для раздувания «мирового пожара», в церковь-государство, исповедующую коллективистскую веру в «светлое завтра». Как и в каждой церкви, там формулируются жесткие требования, предъявляемые к своим адептам. Эти требования, конечно, могут быть своеобразными, даже экстравагантными, но они обязательно формулируются, затем тщательно отшлифовываются в ходе многочисленных «разборов полетов», и затем запечатлеваются в партийном (или комсомольском) уставах, а потом уже отразятся в кодексе строителей коммунизма.
В ходе советизации России постоянно растет подпор молодежи, выросшей под сенью агитпропа и готовой ретранслировать высказывания «классиков» марксизма-ленинизма по любому поводу и без всякого на то повода. Они готовы к самоотверженному служению советскому государству. Но выясняются и прискорбные факты. Многие из тех, кого с почтением причисляли к «верным ленинцам», оказались неспособными к руководству процессами индустриализации, коллективизации и милитаризации страны, а также к укреплению институтов советского государства. Любое великое обязательно вырастает из малого, но не всякое малое (или меньшинство) способно обрести величие. Так что участь «верных ленинцев» довольно быстро стала незавидной. Их стали нещадно выпалывать, как в саду удаляют сорняки.
Жизнь полна взаимовлияний и соблазнов. Целая серия фундаментальных научных открытий, современником которых оказался Маркс, провоцирует его оценить свою теорию исторического развития в качестве истины в последней инстанции. Бурное развитие техники также производит сильное впечатление на разного рода хлопобудов (людей, хлопочущих о будущем всего человечества). Ведь техника — это рациональный способ организации материи. Так, почему бы и людские массы, освобожденные от дурмана христианства, не организовать самым рациональным образом? Одна только постановка этого вопроса порождает видения слаженного механизма, подчиняющегося некоему рычагу или некоей кнопке.