И добавил, снова помрачнев:
— Продолжай.
— Майор Шохин с пакетом необходимых документов вылетел в качестве нашего полномочного представителя в Геленджик еще сегодня… ну, собственно, уже вчера, — бросив взгляд на запястье, поправился наркомвнудел. — Но маршрут у него предусматривает дозаправку в Сталинграде, а там сейчас нелетная погода, так что прибудет на место никак не раньше раннего утра. А корабли вышли в море еще несколько часов назад.
Мельком отметив, что новое звание внезапно изменившего подчинение, да еще и получившего статус полномочного представителя Ставки Шохина наркомвнудел произнес без малейшей запинки, товарищ Сталин кивнул:
— Плохо, очень плохо, Лаврентий. Не успели. Не предугадали. Вот интересно, наши… союзники вообще осознают, к каким последствиям вся эта авантюра может привести? И что по сравнению с информацией о будущем даже Малая земля не столь и важна? А если кто-то попадет в плен? Или фашисты захватят этот десантный танк или броневик? Внутри ведь наверняка заводские таблички с номером партии и годом изготовления имеются.
— Полагаю, осознают, — осторожно ответил Берия. — Но и помешать этому мы никак не могли. Да и как? Применить силу и попытаться захватить корабли или преградить им выход в открытое море? А если бы в результате произошло вооруженное столкновение, пусть даже случайное, появились жертвы, неважно с чьей стороны? А то и вовсе оказался поврежден или потоплен один из кораблей? Скорее всего, наш, вы ведь в курсе возможностей их оружия — ни эсминец, ни крейсер им не опасны, да и линкор, скорее всего, тоже. Что тогда? Как затем с ними договариваться?
— Согласен, — помолчав, мрачно буркнул Иосиф Виссарионович, рассеянно наблюдая, как дым от почти докуренной папиросы тонкой струйкой поднимается к потолку. — В этом случае могло бы выйти еще хуже, много хуже. И с вовсе уж непредсказуемым результатом. Хотя это не устраняет проблемы.
— Ну, кое-что нам в самый последний момент все-таки удалось предпринять, — чуть самодовольно сообщил глава НКВД. — Вместе с морскими пехотинцами десантируется рота внутренних войск, бойцы опытные и надежные, проверенные в боях на Кавказе. И помогут, если возникнет такая необходимость, и присмотрят, чтобы к гитлеровцам ничего лишнего не попало… и никого лишнего. Любая поврежденная бронетехника при невозможности ее эвакуации с поля боя будет уничтожена, взрывчатка у них имеется. О людях тоже позаботятся. Во всех смыслах. Фашистам даже трупов не достанется.
— И они согласились? — заинтересовался Вождь.
— Даже не спорили, — прекрасно понял, о ком идет речь, Лаврентий Павлович. — Полагаю, прекрасно осознавали, что ситуация и без того весьма неоднозначная, потому сразу дали добро. Наши бойцы пойдут десантом на броне, так что не отстанут. Насколько понимаю ситуацию, все решится часа за два-три, этого времени нам как раз должно хватить для переброски подкрепления. Если они отбросят фашистов — а они это однозначно сделают, — плацдарм будет в безопасности. Потерять позиции под Новороссийском нам никак нельзя, последствия могут оказаться крайне серьезными и даже катастрофическими для всей Краснодарской наступательной операции. Разумеется, в стратегическом смысле Харьков сейчас много важнее, но все же. Да и фашистская пропаганда своего не упустит, Геббельс мигом раструбит о своей победе на весь мир — недаром ведь в доставленных Шохиным документах целый раздел посвящен этой самой «информационной войне». Опасная штука, но, стоит признать, достаточно эффективная. Нужно всерьез изучать методы, и брать на вооружение, одной прямой пропагандой многого не достигнуть.
— Хорошо, я тебя услышал, — не поднимая взгляда, пробормотал Иосиф Виссарионович. — И в целом согласен. О развитии ситуации докладывать каждый час, я на связи.
— Разрешите идти, товарищ Сталин? — на всякий случай уточнил наркомвнудел, откровенно нервничающий, когда САМ находился в подобном задумчивом, и оттого малопредсказуемом, состоянии.
Хозяин кабинета не ответил, лишь коротко махнул рукой…
Новороссийск, район цемзавода «Октябрь», 23 февраля 1943 года
Сержанту морской пехоты РФ Леньке Васильеву было страшно. Нет, не так: СТРАШНО. Месяц назад, когда их бэтэр заглох и начал тонуть, никакого страха не было и в помине, скорее подхлестнутый выброшенным в кровь адреналином азарт. Ну, еще бы, первые в жизни маневры с реальной морской высадкой, да еще и в шторм, и сразу такое приключение! Добраться до берега вплавь и вступить в бой, словно легендарные советские морпехи, семьдесят лет назад воевавшие в этих краях. Реально круто! Правда потом, когда условный противник оказался не менее условно разгромлен, внезапно выяснилось, что последним покидавший боевую машину взводный до берега так и не добрался. И начались нудные разбирательства с вызовом к комбату и особисту (еще тому, прежнему, на смену которому недавно прибыл майор Королев) и обязательное бумагомарание с написанием подробного рапорта в духе «как все происходило, что видел и слышал, как вели себя товарищи, почему не пытался помочь товарищу старшему лейтенанту» — и так далее…
Потом тоже бывало страшновато. И когда оказалось, что их корабль провалился в прошлое, и когда сидели в содрогавшемся от ударов немецких снарядов блиндаже, и когда вступили в первый настоящий бой с фашистами (попал ли он хоть в одного гитлеровца, сержант так и не понял, работая на одних рефлексах), и когда бежали под бомбами к катеру. Но тогда страх был какой-то… ну, другой, что ли? Видимо, в голове сработал некий предохранитель, и все происходящее стало казаться слегка нереальным, словно бы Леонид вдруг попал в виртуальную игру с эффектом полного погружения, где нужно бегать, стрелять и уворачиваться от ответного огня, но смерть — всего лишь досадная случайность и повод для перезагрузки и возвращения в бой. После чего можно будет снова бегать, стрелять и уворачиваться, проходя следующий уровень. И даже трупы убитых фашистов, несмотря на то, что выглядели они вовсе не так, как показывают в кино, а гораздо страшнее и, гм, реалистичнее, не слишком пугали. Вальку Семенова, когда товарищ старший лейтенант приказал забрать пулемет, вон как торкнуло, едва не проблевался, а ему — хоть бы хны. Скользнул взглядом по залитому кровью лицу, переступил — и потопал себе дальше.
Накрыло его позже.
Нет, не здесь, в душном полумраке боевого отделения родной «восьмидесятки», раньше. Когда капитан Руденко выстроил морпехов и сообщил, что в высадке будут участвовать исключительно добровольцы, остальные останутся на борту. После чего произнес ту самую, ритуальную, можно сказать, фразу, многократно слышанную в кинофильмах про Великую Отечественную войну:
— На размышление — минута. После моей команды добровольцам — шаг вперед. Думайте, мужики. Но думайте крепко, игрушки закончились. Это не маневры, это настоящий бой и настоящая война. Проявите слабину, струсите, дрогнете в самый ответственный момент — и сами погибнете, и товарищей подставите, — ротный демонстративно согнул локоть, глядя на наручные часы. — Время пошло.
Вот тут Леониду стало реально страшно. Настолько, что даже живот закрутило, и голова слегка закружилась. Страшно потому, что он не хотел еще раз возвращаться туда, где по-настоящему убивают (ощущение нереальности происходящего давно ушло, осталось лишь убийственно-четкое осознание того, что все это было на самом деле), но отчего-то твердо знал, что в любом случае сделает шаг вперед. Просто не сможет не сделать, ведь когда все так или иначе закончится, он просто не простит себя за секундную слабость. Попытался, было, встретиться взглядом с Алексеевым, найти в его глазах ответ, но взводный, заложив руки за спину, угрюмо глядел в пол. Собственно, как и лейтенанты Рукин с Бределевым.
И потому, когда ротный встал по стойке смирно и негромко скомандовал «добровольцам — шаг вперед, остальным — оставаться на месте», сержант морской пехоты Леонид Васильев одним из первых шагнул вперед. Шагнул, буквально охреневая от собственной смелости и где-то глубоко внутри гордясь собой. И тут же душу заполнила какая-то необъяснимая, поистине иррациональная легкость, способная, казалось, поднять его над палубой и понести… ну, куда-то там понести. В светлое будущее, наверное. Или, блин, в прошлое…