Поняв тщетность своих языковых усилий, Март замолчал. Тогда старик хлопнул себя по лбу, залопотал что-то и, вцепившись в рукав куртки, потянул Марта ко входу в своё жилище. Март упёрся и предпринял было ещё одну попытку прояснить ситуацию, но вскоре плюнул и покорно последовал за хозяином хижины.
***
Внутри оказалось темновато, но старик убрал плетёный щит, прикрывавший окно, и Март смог, не напрягая зрения, разглядеть внутреннюю обстановку. Собственно, разглядывать-то было особо нечего: земляной пол с открытым очагом в центре, пара-тройка расползающихся от ветхости циновок возле, ларь в углу, изготовленный тем же способом, что и ставня (и явно той же рукой), да несколько поперечных жердей под низким потолком, на которых были развешены мешочки, какие-то веники и вообще не пойми что.
Старика будто прорвало – он балаболил не умолкая, и Март с облегчением понял, что всё-таки разбирает некоторые слова его речи. Слово за слово, и разговор пошёл. Диалект, на котором изъяснялся престарелый абориген, отличался от того, каким худо-бедно владел Март, но разница была не критична, и если разговаривать не очень быстро, то вполне можно было общаться. И в конце концов до Марта дошло, отчего так суетится хозяин: тот решил, что путник просит ночлега, и теперь, искренне опечаленный, сетовал на скудость обстановки и пищи.
Не переставая говорить, старик сунулся в ларь, и на циновке поновее, которой, видимо, не в первой было исполнять роль обеденного стола, появилась стопка лепёшек, кувшин, пара глиняных плошек и дурно пахнущий свёрток. Хозяин развернул тряпицу, и Март отшатнулся от специфически-резкого запаха, который источал большой сероватый комок. Из слов гостеприимного хозяина Март узнал, что это – сыр, по всей видимости козий.
Покончив с сервировкой стола, старик поглядел на Марта и задумчиво поскрёб в куцем пучке волос на подбородке.
– Хэм-м… – произнёс он. – Ночи в наших краях холодные… К тому же ты странно выглядишь. И пахнешь, – старик сморщил нос. – М-м-да-а… Но это поправимо!
Он снова полез в ларь – на этот раз глубоко, перегнувшись по пояс, – и вытянул отвратного вида шкуру. По знакомому амбре Март догадался – козью. Опасаясь обидеть хозяина, Март переборол брезгливость и натянул предложенное одеяние прямо поверх куртки, продев руки в широкие отверстия и неловко обхватив в талии снятым с потолочной жерди кушаком.
Старик снова поскрёб в бородёнке, но на этот раз от комментариев воздержался, – должно быть, вид чужеземца его устроил.
– Да ты садись, дорогой, садись! И кушай, кушай! – засияв приветливостью, он царским жестом простёр руки над циновкой с угощением. – Лепёшки не самые свежие, зато сыр – лучшего не сыщешь во всей округе!
Март не сомневался ни в том, ни в другом, если учесть вид лепёшек и то, что в «ближайшей округе» за целый день так и не встретил никаких признаков жилья. Он покивал благодарно и с натужной улыбкой уселся подле дастархана, лихорадочно соображая, как избежать некоторых сомнительных аспектов трапезы и при этом не обидеть наивного добряка-аборигена. В животе предательски заурчало.
– Кушай сколько сможешь: ты – гость! – торжественно, словно объявлял начало царского пира, провозгласил старик, и Марта поневоле передёрнуло. – А я присоединюсь позже, после заката. Сейчас я должен оставить тебя, чтобы вознести хвалу Создателю и Господину!
От сердца отлегло, и Март ещё раз – с неподдельнейшей искренностью! – поблагодарил щедрого хозяина за гостеприимство.
Старик вышел, а вскоре стихло и шарканье его сандалий по усыпавшей вершину холма щебёнке. Март окинул взглядом предложенный ему ужин, прикидывая возможные последствия трапезы. Хочешь не хочешь, а поесть придётся: он уже в полной мере ощутил, как свело от голода желудок…
***
Март грыз обломок картонной лепёшки, предварительно сдув с него пыль, прихлёбывал застоявшуюся воду из кувшина и думал о том, как давно уже он находится в пути. Минул целый год с начала его странствий, и, оглядываясь назад, можно было со всей уверенностью сказать, что это не время прошло, пронеся его, Марта, в своей стремнине через ограниченный рамками календаря отрезок, а сам Март прошёл, прошагал его лично, прожил день за днём от начала до конца, как не проходил, не проживал ещё ни одного года до того: самостоятельно, без помощи родных и поддержки друзей, сам по себе – наедине с собой, – ощущая и переживая каждый проносящийся сквозь него момент насыщенного как никогда – живого! – времени… Да, Март прошёл этот год – но к чему он пришёл? В чём итог? В том ли, что всего год промелькнул, а прежняя жизнь уже казалась полузабытым сном – скучным, линейным, муторным, состоящим из череды исключительно внешних событий и пронизанным сложной паутиной отношений – клейкими нитями вроде бы само собой разумеющихся условностей и ритуалов, за которыми, однако, Март совсем перестал угадывать хоть какой-нибудь смысл? Сколько же, оказывается, пустячного, ненужного и просто глупого оставил он в том сне! Единственные редкие пробуждения его от временами однообразного, временами суматошного, но всегда пустого бытия – встречи с ангелом…