Когда проходила мимо Дворца Зичи, стала прокручивать варианты развития отношений, если бы с самого начала решила покрепче привязать к себе этого парня. Чтоб поклялся в любви, попросил руку и сердце – как это делали многие из тех клиентов, которых они с Илоной разводили на Vaci Utca. Чтоб выучил венгерский и переехал к ней в Будапешт, или увёз бы её к себе в Россию. Тогда надо было вести себя по-другому – держать дистанцию, как с теми клиентами.
Вдруг ей показалось, что скульптура «Женщина с зонтиком» ожила и заговорила с ней.
– Соскучилась дама, ясно, без мужика, привыкла к баловству, а тут самые такие годы… А мужик-то какой! Тут всякая заскучает, ещё бы… Чем его теперь удержишь, дала ведь, а? Ясно, теперь ночи без сна, то ли жена родит ему ребенка, и привяжет накрепко к семье, то ли найдет себе лет шестнадцати куклу и…
И Женщина с зонтиком ехидно прибавила:
– Ничего, ничего, скоро помчишься к нему.
– Не твоё дело, – буркнула Имоджин, с неудовольствием взглянув на скульптуру, никогда она ей не нравилась.
На обратном пути она попросила таксиста включить радио. Зря это сделала – как назло зазвучала песня, под которую они с Andrew как-то занимались любовью. Она еле сдержалась, чтоб не расплакаться, поняла, что еще долго не сможет избавиться от его незримого присутствия. Показала ему город, свои любимые места, и теперь кафе и парки, в которых они бывали, дороги, по которым ездили, улицы, по которым ходили, – всё это будет постоянно напоминать ей о нём. Мысли и воспоминания – от них никуда не денешься, потому что они – это она сама.
Вернувшись домой, Имоджин позвонила Илоне, и та сказала, что любит её, и заедет вечером в гости. Ей стало немного лучше. Она легла спать. Проснулась от звонка в домофон. Илона привезла цветы и конфеты и целых два часа стойко выслушивала стенания. Проводив её, Имоджин опять легла спать, выключив будильник и телефон.
Проснулась только к обеду следующего дня. И сразу ощутила голод, ведь не ела со вчерашнего утра. Это хороший знак, подумала она, и немного подкрепилась: салат, суп, большой кусок курицы, гигантская порция пюре, чай и три пирожных. У неё даже улучшилось настроение, и она решила прогуляться по набережной. Пока гуляла, в голову пришла идея эссе. Имоджин примчалась домой, и села за компьютер. Через два часа появилась таблица, в которую были вписаны имена ухажеров, – только тех, которым была дана отставка, и нанесена какая-нибудь обида. Напротив каждого – описание случая, комментарии, и оценка оскорбления по пятибалльной шкале. Получился длинный, в пятьдесят шесть пунктов, список. И каждый пункт – чьи-то потрепанные нервы, переживания, – от лёгкого недоумения до суицидальных попыток.
Закончив с таблицей, она дважды пробежала глазами то, что получилось, и у неё поднялось настроение. Да, она получила заслуженную кару за то, что кому-то попортила кровь, и её переживания – ничто по сравнению с переживаниями пятидесяти шести достойных молодых людей, угодивших в черный список, которых пользовали для оплаты счетов в ресторане и в качестве шофера. А если сюда присовокупить менее достойных и всех клиентов, которых развели на выпивку…
Ей стало хорошо. Когда переносишь переживания на бумагу, становится легче – это проверенный способ. Можно писать как угодно, хоть без знаков препинания вообще. Ещё есть вариант – рассказывать о своей проблеме как можно большему количеству людей. Когда не носишь проблему в себе, а выбрасываешь в мир, она становится менее значительной. Увы, со счастьем работает то же правило: чем больше о нём говоришь, тем меньше его у тебя остаётся. Имоджин решила ни с кем не делиться своим и без того крохотным счастьем от написанного текста и легла спать, выпив снотворного.
Третий день без Andrew, – она проснулась в дурном настроении. Перечитала свой вчерашний текст, и он уже её не обрадовал, а показался нелепым. Какая глупость – она, средоточие вселенной, получила наказание за то, что причинила кому-то боль! Разве чужие страдания могут сравниться с её собственными, и как вообще можно сравнивать несравнимое? Даже если бы все обиженные отправились в невольное путешествие на седьмое небо, все равно это бы не стоило и сотой доли того, что ей приходится сейчас испытывать. Она ужасно скучала по Андрею, и решила, что он тоже скучает, и наверное, сегодня ей позвонит. Она мылась. Она ела, раскладывала пасьянс, ходила в магазин за продуктами. Она пыталась читать, смотрела новости, вытирала пыль. Всё это были самые подходящие моменты для того, чтобы он позвонил. Но он не позвонил.
Первая неделя без него прошла ужасно. Ничего не помогало – ни тренировки, ни новое увлечение – художественная фотография. Ей было наплевать практически на всё. Она стала рассеянной, и толком не могла ни на чём сосредоточиться. Дни без него были пустыми, а ночи – слишком длинными. Почему он не звонит, ведь обещал?! В начале второй недели она решила узнать телефон российского представительства «Эльсинор Фармасьютикалз», позвонить туда, и выяснить координаты волгоградского сотрудника. И даже купила самоучитель по русскому – как ни как, придётся произнести несколько фраз, наверняка ведь что-нибудь спросят. Два дня штудировала, но в итоге решила поговорить по-английски. И вот, когда она, найдя в справочнике телефон венгерского представительства, подняла трубку, собираясь набрать номер, раздался звонок – кто-то звонил на мобильный.
Она чуть не закричала от радости – это был Andrew! Он стал расспрашивать, как дела, как настроение, и она слукавила, ответив, что всё отлично, и зачем-то соврала, что на днях ходила на концерт, где ей было очень весело. Позабыв, про депрессии, держалась бодро, и даже ввернула фразу о том, «…жизнь стала настолько стремительной, что она даже и не успевает подумать обо всём, что видит и слышит». Кажется, он немного приуныл, зачем-то спросил название банка, в котором разменивали деньги. Сказал, что арендовал офис, но ещё не знает, чем будет фирма заниматься, и что первый звонок, который сделал из офиса – это звонок ей. Она хотела сказать, что безумно скучает, но сдержалась, и для беседы выбрала тон немного отстранённый, хоть и дружеский. Обменявшись адресами электронной почты, попрощались.
«Он не звонил, потому что было неоткуда – не будет же звонить из дому, а мобильного у него нет», – решила она. Найдя такое оправдание его молчанию, успокоилась. Теперь они будут переписываться и созваниваться, и, может быть…
Она получала от него примерно одно сообщение в неделю, иногда он писал чаще. В основном Andrew описывал свои дела, высмеивал бестолковых подчиненных, о себе как о руководителе отзывался с иронией, – мол, ввязался в бизнес по какому-то наитию, не представляя до конца, как это будет выглядеть. Имоджин ждала от него слов любви, или хотя бы каких-то теплых фраз – «помнишь, как нам было хорошо, когда…», или «я бы сейчас что-нибудь сделал с тобой…», ну, или что-то в этом духе. Но приходилось довольствоваться бизнес-сводками о каком-то там тендере на шовный материал. Наверное, он всецело поглощен этой своей фирмой, ответственность всё-таки.
Имоджин вела с ним бесконечные мысленные диалоги, в них она выкладывалась полностью, и слышала от него то, что хотела слышать. Как, всё-таки, они мало сказали друг другу! Английский вообще не годится для любовного общения. В нём только два сорта слов, касающихся секса – медицинский и ругательный. А вот арабы имеют огромное количество слов, совершенно непереводимых и относящихся к физическим отношениям между мужчиной и женщиной.
Придающая большое значение общению, правильной речи и словам, с Андреем она впервые ощутила, насколько может быть комфортно простое молчание. Особенно утром, это такое бессловесное душевное тепло. Могут ли что-нибудь значить красивые слова по сравнению с приглушенной нежностью предрассветных поцелуев и объятий?!
Может, в этом дело? С ним приятно просыпаться по утрам, а ведь это очень важно – не многие выдерживают экзамен на доброе утро.