Он был, несомненно, хорошим парнем. В прошлом технолог на винзаводе, теперь он работал в виноторговой компании менеджером. Имел хорошие перспективы, начальство было им довольно. Серое вещество его, безусловно, содержало неисчислимые гигабайты полезной информации. Однако, несмотря на яркую внешность, из-за косноязычия и фатального отсутствия чувства юмора, он был совершенно неинтересен, сер и тускл. Но на девушек недалёких производил впечатление человека глубокого и даже изысканного.
Поглощая бифштекс, Жжольт какое-то время распространялся по поводу ухудшающегося качества вина, особенно недорогих марок. Перед клиентами стыдно. Когда он работал технологом, такого не было. В погоне за прибылью производители забывают о качестве. Нездоровая тенденция, но как её переломить?
Имоджин рассеяно слушала, время от времени кивая из вежливости. Настырная Илона отвоевала три дня подряд, и в этот вечер Имоджин рассчитывала оторваться по полной программе. Размешивая ложечкой сахар, она наблюдала, с какой тщательностью их общий парень собирает вилкой остатки гарнира. Педантично, до самой мелкой капустинки.
– … она такая наивная, такая беспомощная… не представляю, что она будет делать без меня…
Она кивнула. Речь зашла об Илоне.
– …что делать? Она беременна…
Имоджин чуть не расхохоталась прямо ему в лицо. Зачем Илоне понадобился этот тупой розыгрыш, она и сама не знала, а уж зачем Жжольт это обсуждает здесь и сейчас – это непонятно никому, даже ему.
– … и надо что-то думать… ты же понимаешь, что в этой ситуации я не могу, не имею права её бросить… трудный выбор, ты не представляешь, как мне тяжело… но я обязан, просто обязан быть с ней… дорогая, ты должна меня понять… ни с кем на свете не могу больше посоветоваться… ты её подруга, ты знаешь…
Ей и так было ясно, какой он выбор сделает, если нужно будет делать выбор. Так уж получилось, что Илона состроила из себя наивную неопытную дурочку, ну, а Имоджин, соответственно – циничную стервозину. И они играли свои роли.
Они прекрасно существовали среди мужчин, и научились с максимальной выгодой пользоваться своей привлекательностью. В зависимости от обстоятельств, из них могли получиться образцовые жёны, или непревзойдённые куртизанки. Но пока что на их пути не попался режиссёр, который бы предложил ту – самую главную в их жизни роль.
…Она всё ещё горела желанием, и бросала на него нетерпеливые взгляды, – когда же эта набитая глупостями баржа, наконец, снимется с якоря?!
– … мне очень легко с тобой… да, я знал, что ты поймёшь меня… Илона – не такая, она обижается, чуть что, с ней невозможно разговаривать… как она видит отношения, когда невозможно откровенно поговорить… что касается интимной сферы – когда нет откровенности во всём, нельзя раскрепоститься… да, ты понимаешь, о чём я говорю… вот, с тобой…
Она чуть не выплеснула ему чай в лицо… но сдержалась – ей всё еще хотелось его.
– … слава богу, ты поняла меня… ведь не могло быть иначе – мы с тобой одинаковые… мы понимаем, что не всё так просто в жизни… чтобы быть объективным, надо видеть объёмное изображение, а не плоское… учитывать все обстоятельства… однобокий взгляд на вещи – это неправильно…
Допив сок, он вышел из-за стола. Ей пришлось проследовать за ним, хоть она и не успела допить свой чай – за размышлениями, что же с ним делать – допивать, или всё-таки вылить Жжольту на голову.
На улице он продолжил свой монолог:
– … да, мы будем встречаться, я не могу отказаться от тебя… возможно, не так часто, и… свидания будут менее продолжительными… наверное, сегодня – последний раз, когда я смогу провести ночь с тобой… я должен уделять Илоне больше времени, ей сейчас нужна моя поддержка… она требует постоянного к себе внимания… конечно, в таком положении… если она узнает про нас, хотя бы заподозрит… знаешь, какая она ревнивая… ты должна понять… вот если б как-то совместить… если ты будешь к ней приходить, и там…
Он наморщил лоб, и тяжело задумался. Она поторопила его:
– … и там?!
Он жестом предложил ей сесть в машину, но она его остановила:
– Нет, давай поговорим на улице.
– Да, тут всё обсудим, и поедем, – согласился он.
– Давай, Жжольт, заканчивай свою мысль!
– … если б ты с ней почаще виделась, подольше с ней бывала… ты бы убаюкала её подозрения, успокоила её… ну, как можно ревновать к лучшей подруге, почти сестре… у нас есть большой загородный дом, ты знаешь… мы переедем с Илоной туда, ты будешь приезжать якобы к ней, подолгу оставаться, и мне будет спокойнее, когда ты рядом с ней… а когда я буду приезжать, и она, успокоившись, отправится спать…
Он снова тяжело задумался, мучительно подбирая нужные слова. Ей вновь пришлось его поторопить:
– … она отправится спать…
– … мы сможем с тобой…
– Говори, изъясняйся по-человечески! – раздражённо сказала она.
– Заниматься любовью! – наконец, вымолвил он.
– Заниматься любовью?!
– Да, а что тут такого удивительного?
И он открыл перед ней дверцу машины:
– Ну, поедем…
Желание растаяло, как лёд в горячей руке.
– Подожди… Давай называть вещи своими именами. Ты по очереди пользуешь двух подружек, затем одну из них выбираешь себе в жёны, а другой отводишь второстепенную роль, и даже предлагаешь украдкой совокупляться в тёмном углу в доме, в котором…
Он перебил её:
– Дорогая, вот уж не ожидал, что ты будешь рассматривать нашу ситуацию так однобоко, узко. Ты ведь должна понимать…
– Как раз это я понимать отказываюсь!
Имоджин собиралась сказать что-то резкое, но, увидев выражение его лица, по-детски глупо-беспомощное, и несуразное при такой внушительной фигуре, неожиданно расхохоталась. Развернувшись, она пошла прочь, на ходу вынимая из сумочки мобильный телефон – не терпелось позвонить Илоне и рассказать ей свежую хохму об их общем парне.
Смех смехом, а проблема осталась. Почему, почему она всегда выбирает не тех парней? Допустим, обедает она в кафе. На неё заглядывается симпатичный мужчина в хорошем костюме. Что делает Имоджин? Отворачивается, принимает надменный вид, быстро разделывается с горячим, платит по счету и убегает. А стоит ей встретить потенциального неудачника, который бросает на неё робкие взгляды и даже мечтать не смеет о том, что такая девушка обратит на него внимание… И она уже томно вздыхает, хлопает ресницами, и громко шутит. А потом удивляется, почему он ходит по ванной комнате в уличной обуви и стреляет деньги до получки.
И следующий её (лично её, а не их общий с подругой) парень, Балаж, оказался с точно такими же тараканами в голове, что и у Жжольта, словно этих зловредных насекомых специально клонировали и заселяли ими мозги всех мужчин, которые попадались ей на её трудном жизненном пути.
– Нет, он же полный кретин, таких ещё поискать! – жаловалась она тогда Илоне. – Ведь только с моим уникальным чутьем среди сотни нормальных мужиков можно найти самого припадочного психа и делать вид, что это самый лучший мужчина на свете!
Этот Балаж, интересный во всех отношениях, оказался потрясающим любовником, но он был женат. Очень страстный, но… такой домашний. В том смысле, что его почему-то не хотелось стесняться, не хотелось думать ни о каком целлюлите и складках на животе – Имоджин чуть ли не в первый раз в жизни ощутила себя соблазнительной в том виде, в котором она есть, а не в том, в каком будет после трёх лет бесконечных тренировок в спортзале. Она стала надеяться, что это начало чего-то большого и серьёзного, а он вдруг признался, что женат. Сказал, что всё это ужасно – то есть прекрасно, но от этого ещё ужаснее, – и что он действительно думал, что любит жену, наверное, и сейчас любит, но Имоджин для него не просто интрижка, он вообще против интрижек, он и не думал, но влюбился, и это что-то особенное…
У неё мозг плавился от его самокопаний и ковыряния в глубинах подсознания. Рассуждая о своих чувствах, он увлекал в черную дыру самоистязаний и её, и… наверное, лучше бы он просто делал своё дело, и поскорее выматывался. Наверное, любая женщина без этого странного дефекта в мозгу, который не позволяет отсеивать маниакальных психопатов, оделась бы и ушла, но у Имоджин был этот дефект, видимо, какие-то генетические нарушения, и она продолжала встречаться с Балажем. Расставаясь с ним, она обещала себе поступать разумно, но, когда он очередной раз звонил, говорила «Да!», и с трепетом ждала его прихода. Они занимались любовью, – после третьего свидания их секс уже можно было назвать любовью, – и говорили. Оказалось, что у них одинаковые вкусы, и им много есть о чем пообщаться. А с наступлением темноты – видимо, в детстве его ночью кто-то сильно напугал – у Балажа начинались приступы самобичевания. Он начинал страдать. Говорил, что не понимает, как жить дальше, что не может без Имоджин, что чувствует себя подлецом, что не понимает, как всё это произошло – и женитьба, и Имоджин… И постепенно, против своей воли, она оказалась вовлеченной в эту его перманентную тоску и вечный плач. Она стала страдать вместе с ним и говорить, что тоже не знает, как всё произошло, и что она против женатых любовников, но ничего не может с собой поделать.