– Но это невозможно, – воскликнула Катерина. – Ох, какие они дураки со своей дурацкой политикой.
– Дураки? Кто? Почему?
Я не слушал новостей, я был потрясен, она верно заметила. Как же тогда я дословно цитирую прозвучавшие в новостях слова? Те же самые слова, или нечто подобное, говорились в новостях позже. Позже я новости слушал внимательно. Это все объясняет.
– Мисс Эммет! Слышите, что они делают, мисс Эммет?
– Слушай, – поспешно сказал я. – Тебе кто-нибудь что-нибудь сообщал об истинном характере отношений между нашими отцом и матерью?
– Ох, они были счастливы. Поэтому он и свихнулся совсем, когда она…
– Что за крик?
Вошла мисс Эммет, грызя рафинад: «Што жа хрррик?»
– Никого не будут выпускать. Из-за того самого дурацкого выстрела в дурацкого президента.
– Ах, – сказала мисс Эммет. – Видите, стало быть, они знали, когда посылали ту самую телеграмму. Знали, что будут проблемы. Американцы не дураки. У них шпионские организации. КУА,[77] ЦРУ, ЮСИА.[78]
– Да мы же приготовились, вещи собрали. Ох, какие дураки.
– Принеси поднос, Китти Ки. В каком-то смысле, разумеется, провидение. Провидение нам послало милого дорогого Майлса, и абсолютно правильно, чтоб мы пробыли вместе какое-то время. Неси чай, девочка. Я сандвичи сделала.
Она смотрела на меня с любовью. Первой ее реакцией при виде меня было изумление, прямо приведшее к возрождению гувернантских привычек. Оставшись одна на кухне, нарезая крутые яйца для сандвичей, грызя сахар, она была поражена мыслью, что я, Майлс, ее милый мальчик, снова с ней после стольких долгих лет.
– До чего ты худой, зайчик. Надо тебя откормить. У кого ты остановился сейчас, на каникулах? Бедный мальчик, без собственного дома. Дайте я выключу этот ужасный ящик.
– В дом мое поколение больше не верит. На каникулах я просто езжу повсюду, чтоб повидать Америку, иногда работаю. Так было раньше, по крайней мере. Теперь уж никаких каникул.
– Бедный, бедный парнишечка. Ну, надо нам вместе побыть здесь немножко. В супермаркете на Крейг-роуд прелестные меренги.
– Нет. Очень жаль. Завтра утром начну отрабатывать путь обратно во Флориду.
– Чего завтра утром?
Это Катерина только что вошла с подносом. Я увидел ожидаемое: яичный белок поблескивает между толстыми кусками хлеба с маслом; сахарное печенье.
– Если нам нельзя уехать, – говорит Катерина, – то тебе тоже. Если самолеты не выпускают, корабли тоже.
– Ох.
– Ты что, не слышал?
Она уже начинала главенствовать, настоящая сестра. Я смотрел на нее с отвращеньем, на толстую девушку, которая уже налила себе чашку чаю и прихлебывала с лишним шумом. Сразу сунула в рот целиком шоколадное печеньице, показав мне зубы, желтоватые, запломбированные, разъедавшие в слякоть печенье. Шоколадная крошка упала на большую отвислую грудь, и она пальцами вмазала ее в платье. Потом, уж заодно, раз пальцы все равно были тут, почесала живот.
– Какое безобразие, чудовищное безобразие, – молвил я.
– Милый мальчик, ты должен остаться, – объявила мисс Эммет, – пока все это не кончится. Американцы умный народ. Прекрасно нас предупредили, да вот, видишь, шторм. А здешняя авиакомпания…
– «Арийя Кастита», – подсказала Катерина сквозь макаронное месиво цвета лосося, демонстрируя крохи своих познаний.
– У них лишь две поездки в неделю до Кингстона.
– Называются рейсы.
– Знаю, девочка. Налей мне чашку чаю; умираю, хочу сигарету.
– Шпионят лучше карибских метеорологов, – сказал я. – Американцы, я имею в виду. Собственно, думаю, лучше вернусь в отель. Если бы вы могли одолжить мне…
– А в чем дело? – говорит Катерина. – От меня что, плохо пахнет?
Фактически, нечестный вопрос.
– В мансарде, – говорит мисс Эммет, – есть славная постелька. Там тебе будет удобно. Я тебя подкормлю, побеседуем. Ох, милый, – добавляет она. – В доме вряд ли найдется еда. Понимаешь, кладовку опустошили перед отъездом. Съешь сандвич с яйцами, дорогой мальчик.
– Нет, спасибо, я съел уже.
– Видно, мы ничего тебе дать не можем, да? – говорит Катерина, прежде чем приняться за сливочную трубочку.
– Ну, тогда, если вы уверены, что я вам не доставлю хлопот.
– Схожу в супермаркет, – говорит, дымя, мисс Эммет после таких моих слов.
– Нет, нет, я пойду, – с чрезмерной готовностью вызвался я. Не хотел оставаться наедине с Катериной. Не хотел, чтоб она продолжала рассказывать о моем отце таким холодным врачебным тоном. Хотел переварить это один.
– Может, одновременно выясню что-нибудь насчет музея. Он где-то на этой улице.
– Нет здесь никаких музеев, – сказала мисс Эммет, – ни картинных галерей, ничего подобного. Только жилые дома, за исключением двух пивных. В той, что напротив, страшно шумят допоздна по вечерам. Но Мануэль славный. Для меня специально заказывает сигареты.
– Люблю смотреть, как оттуда пьяные выходят, – говорит Катерина. – Все-таки развлечение. Дурацкие пьяные крики, выделывают друг с другом всякие дурацкие вещи.
– Странно, – сказал я. – Мне говорили именно про эту улицу. Похоже, он не сомневался.
– Кто, милый мальчик?
– Мужчина, с которым я познакомился в… Студень. Простите, для вас это, конечно, бессмыслица. Мужчина, с которым я…
– Ох, да, – говорит Катерина. – Знаешь, мы вовсе не так уж отрезаны от цивилизации. У нас тут есть студель. Вкусный. Особенно с консервированными персиками и взбитыми сливками сверху. Если идешь за покупками, купи студель.
– И немного прелестных меренг, дорогой. Они продаются в пакетиках по шесть штук. Возьми два пакета, надо тебя подкормить. Вон там, под фарфоровой совой у дверей деньги.
– Мясо. Вот что я собираюсь купить. Мясо. Обе смотрели на меня так, словно мясо было чем-то непристойным или взрывоопасным. Мисс Эммет оправилась и говорит:
– Чмокни меня, милый мальчик, перед уходом.
Все это уходило назад в мое детство. Она забыла про мой стеснительный подростковый возраст, когда я никого не стал бы целовать. Я простил дорогую старушку, коснулся губами седых, хорошо промытых волос. Она рассмеялась и говорит:
– И разок Китти Ки. Ты понимаешь, что еще не целовал сестричку?
Я сглотнул сразу вставший комок отвращения. Катерина без всякой теплоты смотрела на меня. Я спросил:
– Тебе очень хочется…
– Нет, конечно.
– Ну и ладно тогда.
Я вытащил доллары из-под фарфоровой совы и, выходя, услыхал жалобу мисс Эммет:
– Ваше поколение абсолютно не знает любви, должна я сказать.
Виттиг-стрит, Бакли-авеию. Я все повторял про себя, ища Сиба Легеру: его собственная плоть, его собственная плоть. Каннибализм какой-то. Сказал, что иду купить мяса, а эта фраза отвратила меня от мяса. И возникло как бы видение некоего почтальона в белом, спускавшегося по какой-то длинной улице, перебиравшего, склонив, как попугай, голову, письма, читая адреса. Он как бы издалека доставлял мне официальный конверт, который я распечатывал, трепеща, зная все время, что там внутри: там внутри официальное уведомление о моем сумасшествии в единственной короткой фразе, напечатанной очень крупными буквами, сплошь прописными. Сумасшествие, как венец остального наследия. У нее, у Катерины, был только краткий спазм, так сказать, исторический случай. Теперь она в здравом рассудке; хочу ли я тоже быть в здравом рассудке? Если я сумасшедший, возможно, быть в здравом рассудке значит стать таким, как Ллев. Мне требовался Сиб Легеру. Отчаянно. Я спрашивал встречных, не известно ли им, где находятся произведения Сиба Легеру, но они не знали и знать не желали. Смотрели на меня, как на сумасшедшего. Почему я, в отличие от них, не полностью поглощен поддельным чудом и погоней за убийцами настоящего чуда? Все они были настороже, в праздничном настроении. Его собственная плоть. Двойной испуг зажег в них желание жить и радоваться, ибо жизнь полна благодатных сюрпризов.
78
Информационное агентство США – независимое внешнеполитическое информационно-пропагандистское ведомство.