дав врагу опомниться, на втором заходе обстреляли из пушек и, убедившись, что движение на дороге
приостановилось, направились домой. По их разведданным вскоре в воздух поднялось несколько пар
штурмовиков. Они ударили по вражеской танковой колонне, и в результате она была задержана на
длительное время и понесла значительные потери.
Н. П. Каманин об этом полете писал:
«Это он, Михаил Одинцов, в конце ноября 1942 года, в самую, казалось, нелетную погоду, в паре с
младшим лейтенантом Чернышевым вылетел на охоту, чтобы разыскать колонны дивизии «Мертвая
голова». Было известно, что эту дивизию гитлеровцы срочно перебрасывали из Смоленска к городу
Белый [89] для удара во фланг нашим наземным войскам.
Летели в снегопад на высоте 100—150 метров. В такую погоду трудно увидеть цель, но Одинцов
разглядел фашистскую колонну и сделал по ней семь атак, израсходовав весь боезапас. А через полчаса
по его маршруту пошли новые группы штурмовиков, и в итоге одна из моточастей дивизии «Мертвая
голова» стала на самом деле мертвой».
А сколько за войну было и других боевых полетов у этого человека, знающего ее не понаслышке, у
воздушного бойца-трудяги, который не боялся смерти, но и не искал ее. Разных, несхожих, но всегда
небезопасных!
— Как-то в ходе Львовско-Сандомирской операции, — рассказывал Михаил Петрович, — мне было
поручено возглавить группу штурмовиков и истребителей для нанесения удара по скоплению войск
противника. По заданию мы должны были действовать в простых метеоусловиях. Но погода подвела. На
выходе к линии фронта мы оказались в сплошной облачности. Пришлось набрать высоту и лететь дальше
над верхней кромкой облаков. Перед целью решил пробивать облачность вниз. К сожалению, сделать это
не удалось, так как буквально над самой землей нависла мутная пелена. Всей группой мы снова ушли за
облака.
Можно представить себе состояние наших летчиков. Задание до чрезвычайности важное — ударить по
противнику с воздуха, чтобы избежать излишних потерь наших наземных войск. А выполнить его, казалось, нет никакой возможности. Наверное, никто не мог бы упрекнуть нас, если бы мы вернулись на
аэродром с неиспользованным боезапасом. Ведь бомбометание вслепую в те времена грозило
опасностью удара по своим войскам или же просто привело бы к бессмысленной трате дорогостоящих
боеприпасов. [90]
Однако желание выполнить боевое задание было сильнее всех преград.
Мы связались с землей и предложили отбомбиться из-за облаков, как тогда это называлось, «по реперу».
Наши артиллеристы разрывами снарядов за облаками обозначили местонахождение цели. И совершенно
неожиданно для противника сквозь облачную толщу обрушилась на него лавина бомб. По оценке с земли
задание было выполнено успешно.
Вот когда сказалась кропотливая работа командиров, приучивших летчиков успешно действовать в
любой обстановке, воспитавших у них готовность встретить в воздухе любую неожиданность.
...В тысячи верст лежал еще путь до немецкой земли, до гитлеровского логова. Одинцов до тонкости
постиг все премудрости ведущего. Научился мастерски водить самые большие в дивизии группы
штурмовиков — крадучись видеть, предугадывать, откуда могут появиться истребители врага, где
обстреляют зенитки. Руководители скоро стали отмечать в реляциях: может быстро собрать взлетевшие
за ним самолеты, точно провести группу по намеченному маршруту, хитро обойти заслоны, отыскать на
переполосованной и искромсанной снарядами земле цель, тактически грамотно и, сообразуясь с
обстановкой, выполнить атаку.
А многие боялись быть ведущими. Опасались, что группу на цель не смогут вывести, после штурмовки
не соберут ее. Короче говоря, от ведущего у штурмовиков на фронте зависело очень многое. Он летит на
головном самолете. Это самый опытный в группе летчик, вожак в полете и лучший советчик пилотов на
земле. Сбит ведущий — и боевое задание может сорваться. Ответственность огромная.
Вспоминая бои и своих друзей, Михаил Петрович сделал на сей счет такие замечания: [91]
— Когда речь заходит о героизме, мастерстве и дерзновенной отваге авиаторов, проявленных в голы
войны, то чаще всего называют имена истребителей. И это, видимо, закономерно. Их подвиги зримее, лучше воспринимаются в представлении людей. Они выражаются концентрированно в количестве
сбитых самолетов врага. В этом отношении массовый героизм летного состава штурмовой авиации
выглядит немного будничней. Слетал на штурмовку, нанес бомбовый удар по скоплению живой силы и
техники врага, выполнил задание на разведку. . Вроде бы все просто. Но какая же сложная и трудная эта
простота!
Типичная картина фронтового бытия летчика-штурмовика. Группа «Ильюшиных» низко проносится над
землей, то чуть взмывая над пригорками, то снова скрываясь за ними. Вся округа объята пламенем.
Черные столбы дыма, смешанные с пылью, поднимаются ввысь на несколько десятков метров. Сквозь эту
гарь летчики едва различают цели. Но вот «Илы», образовав замкнутый круг, начинают штурмовать
передний край гитлеровцев. С земли по ним палят из всех видов оружия, даже из танков ухитряются
стрелять. Осколки снарядов рвут обшивку, выводят из строя рулевое управление. То тут, то там
появляются серые вспышки разрывов крупных калибров. Сверху клюют истребители. Трассирующие
снаряды эрликонов вычерчивают в небе огненные трассы. Укрыться матушкой-землей хотя бы на
мгновение нельзя. Нет ее здесь. Родная она пехотинцам, артиллеристам, танкистам, а летчика ударить
может до смерти. И летчики продолжают атаку до тех пор, пока глаза видят цель, пока бьется сердце-
мотор. Когда же машина выведена из строя, ее нередко обрушивают на врага всей оставшейся мощью.
Никогда не забуду разговор с сержантом — пулеметчиком [92] со станкового «максима». В воздушные
стрелки я его все же сагитировал, но аргументы он мне предъявлял убедительные. Откровенно высказал:
«Вы, лейтенант, пряниками нас не заманивайте — спите на постели, обедаете за столом на скатерти...
Видим мы ваш «рай», насмотрелись мы на ваши бои. Летаете на виду, спускаетесь низко. Кругом голые, спрятаться негде. Пехотинец, если ранят, с нейтралки и то может на животе уползти, а летчикам либо
падать у противника, либо быть расстрелянным в воздухе. К раненому санитар не появится со своими
премудростями, и медсестра в небе не поможет, мертвому глаза никто не прикроет и плащ-накидкой
остывающее тело не накроет...»
Прав был, конечно, сержант. Не знал он еще и о том, что штурмовик живет под страхом постоянного
строжайшего предупреждения: «Смотри же, чтобы своих не зацепить». Легко это сказать. А если боевые
порядки смешались и бой идет? Если молодые летчики от зениток шарахнутся и не туда отбомбятся? Как
цели опознать? Ведь они не мишени на полигоне, белой известью по краям обведенные. Как отличишь
коробки танков, тягачи, самоходки? Немецкие тупорылые, с высокими бортами грузовики быстро
научились отличать от своих трехтонок и полуторок. А как отличишь лошадей?
Или такое. Даже мысленно представляя картину местности, помня и замечая характерные ориентиры, летчик не всегда знает свое местонахождение. Ориентиры при большой скорости и малой высоте
изменяют свой вид порой до неузнаваемости. И времена года играют роль. Зимой стираются
запорошенные снегом дороги, речки, овраги. Весной, в период разлива, изученная местность кажется
незнакомой. В осеннее время однообразие красок сглаживает рельеф. Летом стекла кабины мутнеют из-
за попадания [93] на них насекомых. Цели к тому же еще и маскируются. И полет на бреющем настолько
стремителен, что неопытному глазу трудно что-либо разглядеть на земле.