любимого дела, без дней, наполненных героикой упорного повседневного, нередко опасного труда, романтикой покорения высот и расстояний. Потому и к мирным будням готовился основательно и
серьезно. Хоть и был на руководящей должности, но все, что положено рядовому летчику, проверял на
себе, выполнял первым. Как и прежде, оставался простым, прямым и отзывчивым. Его мнением
дорожили, его высокой оценкой гордились. [112]
И еще война высветила, закалила у него такую черту характера: чем больше знает, тем больше ему
хочется узнавать. Потому и передышки себе он не давал. Быстро и глубоко сделал переоценку своему
умению и летному мастерству. Вывод получался один — надо учиться. Практика плюс теория. Решил
твердо: растет, развивается авиация, надо расти и самому.
В первой послевоенной характеристике на заместителя командира авиаполка — инспектора-летчика по
технике пилотирования гвардии майора Одинцова старшие начальники уже отметили: «Сильно развито
стремление к совершенствованию, вследствие чего всегда в курсе технических новинок, и особенно в
авиационной технике... Чувство ответственности за порученную работу развито. Решения принимает
быстро и правильно...»
Чтобы по достоинству оценить эти качества Михаила Петровича, не обойтись, пожалуй, без напоминания
некоторых исторических фактов.
Переход наших вооруженных сил на мирное положение и их организационная перестройка проходили в
напряженной и сложной обстановке. Да и вообще наступил новый этап в их развитии, происходила
революция в военном деле.
Настало время бурного научно-технического прогресса, который характеризовался быстрым развитием
многих наук, крупными открытиями и изобретениями, внедрением автоматики в производство и
управление. Реактивная авиация и кибернетика, генетика и атом, космос и телевидение... С каждым годом
все больше сближается теоретическое и прикладное значение науки, резко сокращается время, потребное
для перехода от научного открытия к его практическому использованию. Сравним: для фотографии этот
срок составил 112 лет, для телефона — 56, для радио — 35, [113] для радиолокатора — 15, для
транзисторов — 5, для интегральных схем — 3 года.
Огнестрельное оружие внедрялось в течение почти трех веков. От научного открытия к практическому
использованию атомной бомбы понадобилось всего лишь шесть лет. Идея Лазера была реализована
фактически за один год.
Отдалялись послевоенная усталость и боль. Прогресс науки и техники позволял советским людям
получать все более значительные материальные блага. Осваивается энергия огромных рек, строятся
атомные электростанции, создается новая технология производства. Отношение к прогрессу в мире
капитализма иное.
В империалистических государствах научные достижения используются преимущественно в военных
целях, в интересах гонки вооружений, милитаризации экономики, усиления эксплуатации трудящихся
масс.
История говорит о том, что и раньше научные я технические открытия вызывали крупные сдвиги в
развитии военного дела. Так было в период изобретения пороха и перехода к огнестрельному оружию.
Качественные изменения произошли в военном деле в связи с механизацией и моторизацией армий —
появлением танков, авиации, самоходной артиллерии. Но ни в одном из названных периодов
вооруженные силы не переживали за короткий срок столько разительных перемен, как это происходит на
современном этапе.
Учитывая военную опасность, исходящую от империализма, народы стран социализма вынуждены также
использовать научно-технические достижения не только в мирных, но и в военных целях, руководствуясь
незыблемым заветом В. И. Ленина о том. что «неразумно или даже преступно поведение той армии, которая не готовится овладеть всеми видами [114] оружия, всеми средствами и приемами борьбы, которые есть или могут быть у неприятеля»{3}.
Атомные бомбы, сброшенные в конце войны на японские города Хиросиму и Нагасаки, показали, что
империалисты США перешли к открытой политике устрашения других народов, не ослабили, а усилили
свои устремления к мировому господству. Этот бесчеловечный акт свидетельствовал, что империализм
намерен использовать величайшие достижения человеческого разума в интересах политики шантажа и
агрессии, против всех свободолюбивых стран мира. Уже в первые послевоенные годы вопрос был
поставлен так: либо нам не быть слабее США и их союзников по агрессивным блокам в военном
отношении и сдерживать их возможностью неотвратимого возмездия, либо отстать в создании новейших
средств обороны и оказаться под дамокловым мечом военной машины империализма.
Величайшая заслуга нашей партии состоит в том, что она правильно и своевременно оценила
сложившуюся в мире обстановку и приняла все меры к тому, чтобы решить задачи технического
перевооружения и реорганизации армии и флота в значительно более короткие сроки, чем это было
сделано в крупнейших империалистических державах мира.
Расчеты недругов на то, что разрушения, материальные и людские потери, причиненные нам в годи
войны гитлеровскими захватчиками, отбросят СССР на положение второразрядной державы, зависимой
от помощи извне, потерпели полный провал.
В ответ на происки и угрозы поджигателей новой мировой бойни советские ученые и конструкторы, инженерно-технический персонал, рабочие авиационных заводов почти каждый послевоенный год
насыщали [115] важными событиями в области развития отечественной авиатехники. Технический
прогресс не приходил, а просто врывался в авиацию.
Начался реактивный период в развитии боевой авиации. В 1947 году на воздушном параде в Тушино
группа советских летчиков впервые в мире продемонстрировала индивидуальный и групповой высший
пилотаж на реактивных самолетах.
Явью стала мечта замечательного советского патриота Героя Советского Союза капитана Григория
Яковлевича Бахчиванджи, совершившего в уральском небе первый полет на реактивном самолете Би-1.
Внедрение турбореактивных двигателей, развивающих мощность в 30 тысяч лошадиных сил (вместо 2
тысяч у поршневых двигателей последних образцов), применение новых аэродинамических схем и
конструкций самолетов обеспечили выход авиации из плотных слоев атмосферы в стратосферу, переход к
сверхзвуковым скоростям, к большим дальностям полетов, к скороподъемности. Потолок боевых
самолетов превысил 30 километров, а скорость достигла 3 тысяч километров в час и более, тогда как
лучшие образцы поршневой истребительной авиации, созданные в конце второй мировой войны, имели
максимальную скорость горизонтального полета 600—700 километров в час. Летчики все чаще и чаще
стали иметь дело не с самолетами в обычном представлении большинства людей, а с электронно-
механическими летающими аппаратами.
Благодаря установке новейших образцов вооружения секундный залп реактивного самолета стал в
несколько раз мощнее залпа самолета периода войны. Самолеты-ракетоносцы стали, по существу, подвижными стартовыми площадками ракет. Их экипажи получили возможность наносить удары по
любой цели, находящейся на земле, на море и в воздухе, не [116] заходя в зону досягаемости средств
ПВО данного объекта.
Сороковые годы ввели в обиход народного хозяйства и ВВС принципиально новые типы аппаратов, летающих не на крыльях, а на винтах. Настолько непривычных, что, как свидетельствуют очевидцы, конструктор самолетов А. Н. Туполев осенью 1948 года специально приезжал на испытательный
аэродром конструктора вертолетов М. Л. Миля лично убедиться в том, что это винтокрылое чудо летает.
Вместо штурмовой авиации, которая использовалась для поддержки сухопутных войск, появилась