Киваю.
— Садись, котёнок, — настойчиво толкает меня в спину. — Чего ты собралась ждать?
Ни-че-го.
И я послушно сажусь. Дверь машины захлопывается, а подъезда — распахивается. Марк в футболке вылетает на крыльцо. Растерянно оглядывается. Отец садится в машину, Марк разворачивается на хлопок дверцы и встречается со мной глазами.
— Катя!! Минуту поговори со мной!
Подъемники уверенно двигают стекла вверх, гася требовательный крик Марка.
Он срывается с места одновременно с папиной машиной. Я закрываю глаза, мы уезжаем. Каждой клеточкой чувствую его отчаянный расстроенный взгляд.
И еще я не могу отыскать в нем нужной порции цинизма для того, чтобы сделать так, как он сделал. Мне он упорно чувствуется открытым и искренним. Эти чертовы розовые очки… И так нелепо больно за Марка, что я бросила его сейчас там, не дав сказать ни слова. Это похоже на вариацию Стокгольмского синдрома! Мое сердце очень долго пробыло у него в заложниках.
— Ты сделала все правильно, котёнок.
Киваю, но моя корова опять возвращается.
Отлежавшись еще несколько дней у папы, я иду сдаваться Люциферу на работу. К сожалению, разбитое сердце почему-то не числится в списке заболеваний, по которым положен больничный. И это, на мой взгляд, большое упущение.
Иду к кабинету начальника. «Люциферов Феликс Селиверстович». Дал же Бог имя-фамилию…
Стучусь.
— Зайдите, Катерина.
— Здравствуйте…
Подозрительно рассматривает.
— Выздоровела?
— Ну, так… — пожимаю плечами.
— У Вас клиент. Хочет заказать баннер. Идите, поработайте, ради разнообразия.
— Феликс Селивер-с-то-вич, но у меня ведь висяков куча. Мне нужно доделывать. Может, его Вадику?
— Он хочет, чтобы делали именно Вы.
— В самом деле? — нахмуриваюсь я. — Какой отчаянный…
— Иди-иди… человек уже час ждет.
Иду…
Там, на клиентском кресле, которое стоит рядом с моим, действительно кто-то сидит. Ускоряюсь.
— Здравст…
Окончание фразы со мной не случается. Это Марк.
— Что же Вы застыли? — толкает он ботинком одно из колесиков моего кресла, оно послушно отъезжает в сторону. — Присаживайтесь.
В этом Марке очень мало от знакомого мне.
Пожалуй, только внешность. Серые глаза больше не мягкие, а прищуренные и блестящие, словно сталь. И губы больше не улыбаются. Они бледны и сжаты. Я не присаживаюсь, я выпадаю в осадок на свое рабочее кресло. В моей голове шум профилактики. А в глазах мелькание серых точек.
— Что Вы хотели? — спрашиваю, не глядя на него.
— Баннер заказать.
Загружаю в мертвой тишине комп.
— Какого размера?
— Метр на два.
Делаю макет.
— Какой цвет фона?
— А какой больше всего привлекает внимание?
— Маркетологи считают, что ярко-желтый.
— Тогда ярко-желтый.
Заливаю цвет.
— Что-то будет изображено, или только надпись?
— Только надпись.
— Какого цвета шрифт? — продолжаем мы наш шизоидный диалог.
— А какой цвет на желтом фоне воспринимается лучше всего? — рычит он.
— Красный с тонкой черной каймой. Маркетологи…
— Поверим маркетологам.
— Какой будет текст?
— Набирайте… «Если возникают какие-то вопросы, их нужно задавать!» «ЗАДАВАТЬ!» — большими буквами и с восклицательным знаком! Распечатайте, Катерина, и повесьте над своей кроватью! А не умеете спрашивать, снизойдите просто открыть дверь и послушать! — подскакивает он в эмоциях с кресла, рывком разворачивая моё. — Есть у тебя ко мне вопрос, Катерина?!
— Нет у меня к тебе вопросов!! — подскакиваю я. — Ни одного вопроса у меня к тебе больше нет!!! «НЕТ!» — большими буквами с восклицательным знаком!
Боковым зрением я вижу, как огромные глаза Вадика всплывают над экраном соседнего компа.
— Нет?! Тогда, Катерина, у меня больше нет для тебя ни одного ответа!! Любыми, мать твою, буквами!
И он срывается с места и вылетает за дверь.
А я, тяжело дыша, снова выпадаю в осадок на своё кресло, не веря, что устроила эти разборки при всех.
Люцифер ошалело выглядывает из своего кабинета. Надеюсь, его золотые очки не треснули от моих воплей.
— Кэт… — шепчет мне Вадик. — Он там пакет оставил под столом.
Я опускаю глаза на квадратный бумажный пакет.
— Там не бомба?..
— Нет… там молоко… — ложусь я лицом на руки и начинаю беззвучно рыдать.
Вот тебе и Марковная история…
Глава 8 — Поезд «Здравосмыслинск-Катеринамозг»
Феликс Селиверстович, не выдержав моих рыданий, лично отпаивает коньяком. И даже тактично молчит, не экзекуируя вопросами или скабрезными комментариями. По-отцовски гладит по моей вздрагивающей спине.