— С-с-с-котина — сквозь зубы шипит император. Он заговорил отрывисто — верный признак, что не просто взбешён, а, что называется, доведён до ручки — Вы-вы-вы-родок. Ублюдок. Да что он о себе возомнил? Подонок. Я в прошлом месяце подписал официальный ответ на запрос о её судьбе. Я знать не знал, где девчонка, а она у тебя под носом была.
Почему раньше не доложил? — уже несколько менее нервно бросил он Кроттету. Императора сложно вывести из себя, и даже в таких случаях, он быстро берёт себя в руки.
— Моя недоработка, я буквально только что прочёл этот доклад.
Император хлопнул по одной из кнопок на столе. И заговорил в поднявшийся микрофон.
— Мой автомобиль и усиленную охрану. Немедленно вызвать всех лейб-медиков и главного врача медицинской академии, и привезти туда, куда поеду Я.- и когда отключилась связь он уже почти нормальным голосом сказал Кроттету. — Так значит, они со вчерашнего дня там, а она там уже почти четыре месяца.
— Так точно.
— Надеюсь, что она ещё жива. А у кого-то будут проблемы. И большие.
«Зато в стране одной достаточно крупной потенциальной проблемой станет меньше»- торжествующе подумал всесильный министр. Наследник своими руками вырыл себе могилу. На лице же не отразилось ничего.
Дверь резко распахнулась. Он входит внутрь первым. На четверых, расположившихся за столом, его появление произвело эффект разорвавшегося фугаса. По стенам расшвыряло, только в кровавую кашу, перемешенную с бетонной крошкой не размазало. Один из этих четверых его сын. Но императора это совершенно не интересовало. Ибо в камере ещё и пятый человек. И это главное.
Она висит на стене. Распятая. Железные обручи охватывают руки и ноги. Девочка-подросток лет пятнадцати. На ней только рваная грязная рубашка, не доходившая и до колен. Ноги все в кровоподтёках. На оголённом плече виден свежий шрам. Волосы свалявшиеся и грязные. Голова безжизненно свешивается на грудь. Намётанным глазом Тим сразу отметил, что у нее ещё и сломана левая рука.
За Тимом в камеру вошёл второй после него человек в империи — министр безопасности Кроттет. Внешне так себе: мужчина как мужчина. Лет 50, неброская внешность. Это на первый взгляд. А на второй, страшнее, чем он в империи человека просто нет. Да и в мире таких не больно много. Он встал за спиной Тима, сложив руки на груди. Он просто стоит и ждёт решения императора, хотя по данному вопросу вполне мог бы принять и собственное. Но сейчас он считал поступать нужным именно так.
Вошедшие за ним охранники, словно невзначай загородили императора от наследника и его офицеров.
Тим шагнул вперёд. Голова распятой, на одном уровне с лицом императора. Холёные пальцы коснулись подбородка и резко задрали голову девушки. Тим хотел взглянуть в лицо дочери Саргона. Относительно дальнейшей судьбы дочери главы враждебного государства мирренский император ещё ничего не решил.
Цвет кожи нездоровый, чёрные волосы прилипли ко лбу, под глазами огромные синяки, и в кровь разбитые опухшие губы. Сначала Тим подумал, что она без сознания. Но заплывшие веки дёрнулись. Глаза приоткрылись. Мгновением позже Тим понял, что узнан. Он почувствовал, что она хочет вскинуть голову.
В лицо императору, словно струёй пламени ударяет взгляд невиданных зелёных глаз. Тима словно обжигает сквозящей из них безумной ненавистью. Яростью. Силой. Не сломленной гордостью. И простой человеческой болью.
Буквально дьявольскую силу воли видит Тим в этих зелёных глазах. Нечеловеческая ненависть обжигает. Он не трус. Тима злейший враг так не назовёт. Но он знавал в жизни и страх.
Но такого звериного ужаса, который испытал, взглянув в эти зелёные глаза, никогда ранее не испытывал. Так не может смотреть полумёртвая жертва высокородного подонка. Нет!
Так может смотреть боец. Не просто боец, а тот, который, прорубаясь через кровавый беспорядок сражения, идет прямо на тебя. Несёт смерть. Твою смерть. Он видит тебя. Знает, что ты скоро умрёшь. Ты сам это знаешь. Только почему-то ничего не можешь сделать.
Но так может смотреть и смертельно ядовитая змея перед броском. Перед тем, кто смотрит так невольно ощущаешь себя подобно суслику перед змеёй. Ты не сможешь отвратить бросок. Умрёшь без славы. Как суслик.
Змея вовсе не ненавидит суслика, она убивает только на еду. Нет ненависти в холодном взгляде.
А этот взгляд не холодный. Он прожигает насквозь. От него не может спасти никакая броня. Ибо от этого пламени и вовсе нет защиты. Ибо нельзя спастись, бросившись в жерло пробудившегося вулкана. Оно сожжёт тебя без остатка. Оно…
Тима злейший враг никогда не назовёт трусом. Но сейчас императору по настоящему страшно. Такого страха не приходилось испытывать никогда ранее. Он многое видел в жизни, этот статный седовласый мужчина в дорогом костюме. Он очень многое видел. Но не видел такой ненависти и такой силы одновременно в человеке, который почти ребёнок. А она сильна. Очень сильна. Хотя беспомощна и искалечена.