Но это не ей, полумёртвой девочке-подростку, страшно. Страшно ему, здоровому и крепкому мужчине, вокруг которого стоят несколько телохранителей, а за спиной — один из самых безжалостных людей на земле. Ему, правителю огромной империи, сейчас страшно. А ей — нет. Она смотрит в лицо смерти, но не боится её. Презирает его, и его бобиков, и тем более, ублюдка сына. Да и саму смерть, раз уж на то пошло.
Тиму страшно. Ибо нечеловеческая мощь сквозит во взгляде этого полу ребенка. Император видит перед собой что-то, что многократно сильнее его. Уж чего-чего, а противников он повидал перед собой ни одного и не двух. Есть с чем сравнивать. Но не таких противников. Ибо это даже не противник, с противником можно сражаться, а ЭТО в бою попросту убьет тебя. Даже не как суслика. А как муху. И не заметит. И пойдёт дальше. Куда? А не суслика это дело, куда дракон направился.
Тим понял, что это тоже бой, молчаливый бой. Этот беззвучный бой им проигран. Сколько он шёл? Минуту или вечность? Какая теперь разница, ибо проигран раз и навсегда. Он мог приказать убить её. Никто бы даже ничего не заметил. Но сам-то никогда не забудешь о том бое, который проиграл, точнее, не проиграл, а просто не мог бы выиграть никогда. Тим понял, что просто не сможет убить её сам, хотя запросто мог бы свернуть шею. И не сможет приказать сделать этого своим людям. Но что он с ней сделает? Этого он ещё не знал.
Но тут он заметил, что хочет сделать она. Единственное, что она могла сделать в таком состоянии — плюнуть ему в глаза. Но он не хочет этого. Действовать надо было быстро. Будь он с ней наедине, он бы плевок, скорее всего, стерпел. Но он не один. И не хочет, что бы кто-то видел его позор. Он сразу понял, что она сейчас видит только его. И почему-то считает, что он пришёл только поиздеваться над ней. Надо показать, что он пришёл за чем-то другим.
Он медленно отпускает подбородок. Спрятать руку в карман? Нет. Только не это. Когда задумаешься, то бывает что рукой охватываешь нижнюю челюсть. Откуда этот жест? Ведь он ничего не значит. Но человек кажется задумавшимся. Он понял, что проиграл это молчаливый бой. И она поняла, по крайней мере то, что он её испугался. Хорошо хоть, что она ещё не осознала до конца тех страшных сил, что таятся в ней. Но этот жест задумчивости…
По крайней мере, для Тима этот жест хотя бы знак того, что бой проигран с честью. Она победила и так. Ничего больше не надо. Это он смог дать понять своим жестом. Она чуть прикрыла веки и слегка склоняет голову на грудь. Ей просто очень тяжело так держать, как она держала до этого. У неё чудовищная сила воли. Но почти уже нет физических сил. Только на силе воли она выиграла бой. С более чем достойным и грозным противником.
А противник так и стоит словно задумавшись. Она смотрит на него. Она не может торжествовать. Болит всё тело, болят раны. Огнём горит вырезанная на плече звезда. Кровавый туман застилает глаза. Она чувствует, что вот-вот снова потеряет сознания. Но знает, что не может, не должна этого допустить, пока враг ещё смотрит на неё. А она буравит врага почти тускнеющим взглядом. Она не потеряет сознания, пока враг смотрит на неё. Назло и вопреки всему. Она будет держаться. Этой радости ему не видать. И точка. А кровавый туман всё сильнее. Сквозь него уже почти ничего не видно. В ушах словно шумит море. Всё сильнее и сильнее. Её словно жгут. Фигура в тумане почти не видна. Почти превратилась в чёрный силуэт в багровой воде. Утративший человеческие черты, и выпустивший длинные скользкие щупальца вместо рук. Но поворот пока ещё человеческой головы она всё-таки заметила. И накатилась чернота.
Тим поворачивается к Кроттету. Пустым кажется взгляд министра. Но уж кто-кто, а Тим-то прекрасно знает, что такого взгляда у Кроттета не может быть по определению. Министр сейчас видел почти то же, что и он. Понял почти тоже самое. Вот только что об этом подумал — кроме него самого об этом никто не узнает. Но эти мысли следует отложить на потом.
Сейчас следовало принять какое-либо решение. Император решил:
— Эти трое из твоего ведомства?
— Да.
— В штрафбат. Немедленно. И чтобы завтра были на фронте.
— Есть. — сказал безо всякого выражения. У него и не такие без следа пропадали.
Тим младший дёрнулся, словно хотел что-то сказать, но осекся, едва взглянув на Кроттета и на отца, взгляд и того, и другого не предвещал ничего хорошего.