милость Божию, молилась о спасении детей и мужа от голодной смерти и
неизвестной болезни («заразы»). Дед, как многие уральцы, больше верил в
себя, в свои рабочие руки и умение договариваться с разными людьми.
Несколько раз ездил в илецкие станицы и хутора. Хитростью (или
просьбами?) «нашел» и привез домой два мешка муки и зерна. Правда,
пришлось отдать и продать кое-что из хозяйства. Но не жалел: в семье
никто не болел холерой и не умер от голода.
Через два-три года страшные времена забылись. И дела в доме,
кажется, вновь наладились. Зимой дед с сыновьями побывал на багренье,
весной отправились на плавню. Довольные, радостные, возвратились
домой с хорошей «прибылью».
Но жизнь, как известно, – не только веселый казачий праздник на
Урале. В ней постоянно происходит что-то новое, порою непонятное и
печальное. Незаметно в большой семье создалось странное положение:
двухэтажный дом, раньше казавшийся просторным, вдруг превратился в
тесный для взрослых и детей. Каждому хотелось иметь свой отдельный
уголок – комнату и заниматься не только общими, семейными, но и
своими, личными делами. Сыновья порою выражали недовольство
сложной жизнью и заговорили о свободе. Но дед не спешил отпускать «на
волю» ни дочь, ни сыновей. Он давно привык к тому, что дети всегда
рядом с ним и готовы выполнять все его просьбы-приказы. Возможно, в
нем говорило ревнивое чувство главы традиционной казачьей семьи? Или
дед опасался, что сыновья не справятся с жизненными трудностями? Или
испытывал чувство страха при мысли о приближающейся старости и
горьком одиночестве?
12
Большая война отодвинула в сторону возникшие семейные
«недоразумения» и осложнила исполнение многих хозяйственных дел.
53
Теперь нужно было думать и заботиться не только о них, но и о многом
другом, жить и работать иначе, чем в мирные годы.
Церковь провела большие службы и торжественные шествия, власти –
военные парады на центральной улице. Газеты быстро опубликовали
патриотические статьи, обещавшие скорую победу над «вероломной»
Германией. Атаман С. Хабалов объявил мобилизацию казаков. Недавно
вернувшийся домой Поликарп оказался в полку, который после
формирования отправили в сторону Москвы. Казаков, наверное, ждал
фронт.
Иван, занятый в войсковой мастерской, т.е. как человек, работающий
на войну, был освобожден от службы в армии. В 1915–16 - м он несколько
раз выезжал на фронт, в Казань и Киев: отвозил в уральские полки готовую
продукцию. Иногда встречался со знакомыми земляками и тогда привозил
на родину письма и приветы казаков родным.
Степан и Илларион вместе с несколькими сотнями казаков попали в
запасной полк, расположенный в городе. «Видимо, для порядка. Война...
Мало ли что может случиться и здесь,» – говорил дед.
Он, кажется, знал все, что должен знать родитель о своих детях.
Внимательно наблюдал за старшими: его давно беспокоила их холостяцкая
жизнь, надеялся, что кто-то заговорит о женитьбе. Понимал, что военное
время – не самое удачное для такого «дела», но все же кто-то женится и
выходит замуж и сейчас. Возмущался: «Ну, ладно Поликарп. Он еще не
перебесился. А другие чего тянут? Пора. свою семью заводить...». Имелся
в виду, прежде всего, второй старший сын.
Дед, конечно, не умел колдовать и предсказывать, но получилось как
раз так, как он говорил. Иван неожиданно увлекся небольшой кареглазой,
краснощекой девушкой, спокойной и трудолюбивой кружевницей –
золотошвейкой. Все случилось (для него) совсем непонятно и странно –
еще до войны. Молодой казак зашел к своему товарищу по мастерской
Григорию Русакову, жившему недалеко от Красного яра. В отличие от
своего деда, внук не любил этот «дикий» район. Однажды ему, подростку,
случайно попавшему на Чекменную улицу, пришлось отбиваться от
местных: тем не понравился «форштадтский чужак». Но старый конфликт
уже давно забылся. Теперь прежние забияки – серьезные люди. И им уже
не до уличных скандалов и драк.
В доме приятеля Иван познакомился с его сестрой, тихой, скромной
Катей. И теперь его постоянно тянуло на дальнюю улицу, в тот дом, где
жила девушка. Приятелю свой приход молодой казак объяснял просто:
«Надо поговорить о работе».