Выбрать главу

без них ничего серьезного и нужного не сделаешь.

Выходить и выезжать из города после его «освобождения» власти не

разрешали. Как и ходить по улицам в ночное время: везде дежурили

патрули, они требовали «предъявить документ» (но его имели лишь

некоторые жители). В домах по-прежнему проводились обыски, отдельных

горожан арестовывали. Жизнь стала окончательно запутанной,

непредсказуемой и – голодной.

В местной газете по-прежнему, как в дни обороны города печатались

грозные приказы ревкома. Новая власть не доверяла казакам. Даже тем, кто

добровольно сдался в плен и заявил о признании Советской власти на

войсковой земле. Им не разрешили возвращаться домой. Ревком отправлял

64

«добровольцев» в лагерь, находившийся в центре города. Большую группу

пленных казаков без следствия и суда, по «общему списку» расстреляли на

крутом берегу Урала, в Ханской роще, выполняя требование одной из

секретных директив ЦК партии (от 25 января 1919 г., за подписью Я.

Свердлова): «... произвести беспощадный массовый террор ко всем

казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе

с Советской властью.»

«Защитники революционных завоеваний» своей жестокостью

стремились посеять страх среди уральцев, но добились противоположного:

ненависть к «комиссарам в кожаных куртках» усилилась, и казаки,

кажется, окончательно потеряли веру в «добрые» и «справедливые»

обещания новой власти.

Семья деда, как и многие другие, лишилась всех источников

благополучной, обеспеченной жизни: красные защитники Уральска отняли

у горожан якобы ненужные им скот и птицу, продукты и корма. В доме

царила растерянность, рожденная чувством бессилия перед неизвестным

будущим. Каждый новый день начинался с поисков ответов на одни и те

же вопросы: от « Что в городе ? Все ли живы ?» до «Что будем есть ?

Можно ли выйти на улицу, чтоб поискать хлеба или рыбы ? Но где теперь

их найдешь?». Выручали смекалка и хитрость деда и поддержка

родственников и приятелей, которые сумели кое-что припрятать в своих

тайных погребах и дальних базах.

Непонятная обстановка в городе тяжело влияла на настроение и

поведение возвратившихся сынов. Каждый пытался найти, но не находил

свое дело.. Общая, серьезная работа, которая раньше объединяла всех в

дружную семью, не находилась. У старших братьев крепло желание

отделиться. Теснота, ставшая невыносимой после женитьбы Ивана и

Поликарпа, раздражала младших и невольно рождала тяжелые,

бессмысленные споры и ссоры между всеми. Никто не знал, что можно

ждать через день-два. Неопределенное будущее рождало чувство

беспокойства и страха в душах обитателей дома на Сызранской улице.

Кажется, только мои будущие родители вели себя спокойнее, чем другие

члены семьи: они жили заботами о своей маленькой дочке, думали о

прибавлении в их семье и не обращали внимания на шумные разговоры,

споры в доме.

...В начале 1921г. неожиданно объявился Поликарп. Его, тяжело

раненого, больного, вместе с группой пленных казаков, красный конвой

доставил с юга области в Уральск. Родственники узнали о Пиле случайно.

Старый знакомый Петр Астраханкин сказал деду, что его старший сын уже

давно днюет и ночует в лагере на Большой. Оказывается, смелый

«искатель приключений» вместе со своей сотней отступал к морю.

Видимо, решил бежать в чужие края вместе с атаманом. Уральцев

65

преследовали и красные, и степняки. Родная земля от Лбищенска до форта

Александровска превратилась в одно большое кладбище: тысячи казаков

погибли от пуль и снарядов, скончались от тифа и холеры, от голода и

морозов. Поликарпу повезло: сначала был легко ранен, затем заболел, но

смерть прошла стороной. Беспомощный, еще не до конца оправившийся

после холеры, он попал в плен. В городском лагере чекисты усиленно

допрашивали казака несколько недель. Но никаких «тайных сведений»

Поликарп не мог сообщить. Его решили отпустить: пленник вновь тяжело

заболел и будущих «строгих» (можно сказать: жестоких ) допросов не

выдержал бы. Впрочем, «лишний» труп чекистов совершенно не

беспокоил и не интересовал.

Слабый, больной старший сын прожил в родном доме около двух

месяцев. Он чувствовал себя по-настоящему счастливым и спокойным