«электрическую контору», потом несколько раз заходил туда, чтобы
услышать знакомые слова: «Ваше заявление рассматривается, но решение
по нему еще не принято. Очередь не подошла». На вопрос: «Когда
подойдет?» следовал стандартный ответ: « Мы Вам обязательно сообщим.
В свое время».
Конечно, в эту контору могла бы пойти Шура. Ее многие знали в
городе как передовую работницу Ударницу, стахановку, не раз награждали
премиями и грамотами. Но пробудившийся в ней самолюбивый, как у отца,
характер не позволял сестре кого-то просить. Решили терпеливо ждать:
«Дойдет и до нас очередь. Когда-нибудь».
Жизнь в нашем доме менялась совсем незаметно для постороннего
глаза. Может, слишком медленно – для мальчишек.. И все же хочется
вспомнить еще одно, небольшое, но по-своему знаковое событие,
связанное с отцом.
Недалеко от нашего дома находился небольшой сквер-садик со
странным для Уральска названием «Металлист» (раньше здесь обычно
105
отдыхали мелкие чиновники и приказчики). В летние вечера часто
выступал местный оркестр, собирались ребята и девушки – любители
танцев, демонстрировались новые кинофильмы, проводились молодежные
беседы, читались лекции, иногда выступали местные журналисты и
столичные писатели, случайно занесенные попутным ветром в Уральск
(среди них – В. Иванов, В. Правдухин, А. Толстой и др.).
Я, как и все «опытные» городские ребята, самостоятельно попадал в
садик: находил щель в заборе или обманывал контролеров, чтобы
посмотреть очередной кинофильм и полюбоваться фонтаном в
центральном круге. Увидев все «хорошее», спокойно возвращался домой:
танцы и лекции меня тогда не интересовали.
Зимой танцевальный круг заливали водой, и он превращался в
неплохой каток. Мальчишки старались обязательно побывать там. В
распоряжении братьев находилась лишь единственная пара когда-то
знаменитых «снегурок». Их крепко прикручивали веревками к валенкам.
Других коньков у нас не было: разве мог отец тратить деньги на не нужные
в хозяйстве вещи? Но однажды (в конце 38-го года) младшие братья
увидели у Грини новые, блестящие «дутыши» на ботинках. Такие коньки в
нашем городе имели лишь некоторые взрослые.
Ни Володя, ни я не могли понять, как отец согласился купить
старшему сыну такие дорогие коньки. Наверное, мама объяснила ему, что
Гриня уже не мальчик (шел 18-й год) и ему не к лицу кататься на старых
«снегурках». Однако новые коньки, видно, не понравились брату: побывав
на катке несколько раз, он спрятал их в темном чулане. Причина такого
решения Грини была понятной младшим братьям: физически слабый,
болезненный, он не любил спорт и никогда не принимал участия в
школьных соревнованиях. По складу своего характера старший брат был
больше кабинетным мальчиком, нежели любителем массовых развлечений
и шумных компаний.
Вот такие, кажется, внешне незначительные события происходили в
нашем доме во второй половине 30-х годов. Они незаметно, постепенно
меняли дух казачьей семьи, особенно молодых ее членов.
Но никто не мог ясно и уверенно сказать, что особенно нужно нашему
дому сейчас и что станет его крепким фундаментом в будущем...
12
Наступило новое, странное, непонятное для многих время, когда
жизнь менялась не только в отдельных семьях и родном городе, но и во
всей стране. Она становилась совершенно непредсказуемой. Именно тогда,
в середине 30-х годов, уральские казаки с болью в сердце окончательно
поняли, что возврата к прошлому не будет, что шутить с нынешней
106
властью не следует, что нужно слушать и выполнять ее «мудрые»
требования и указания.
Уральцев, как и казаков других Войск, реабилитировали и
восстановили в гражданских правах. Весной 1936-го года. специальноым
постановлением ЦИК СССР были отменены «все ранее существовавшие
ограничения в отношении их службы в рядах Рабоче-Крестьянской
Красной Армии». В Уральске прошло собрание казаков, в праздничный
день 1-го мая они выступили отдельной колонной по центральной улице,
на следующий день, впервые после Октября 1917 -го года в доме Карева
состоялся концерт казачьей песни, на ипподроме – конные соревнования,
руководители области встретились с казаками, участниками демонстрации,