жило одним только Лермонтовым.
На другой день, часов в двенадцать, приехал к нам
Л<опу>хин; это первое свидание было принужденно,
тетка не отходила от нас; она очень холодно и свысока
приняла Л<опу>хина; но по просьбе дяди Николая
112
Васильевича пригласила его в тот же день к себе
обедать. Дядя желал от души, чтоб я вышла замуж
за Л<опу>хина, и лишь только он уехал, он начал
мне толковать о всех выгодахтакой партии, но и тут
я ни в чем не призналась ему, как ни добивался он
откровенности, но на этот раз я действовала уже по
расчету. С первых моих слов он бы выгнал Лермонтова,
все высказал Л<опу>хину и устроил бы нашу свадьбу.
А. мне уже казалось невозможным отказаться от счастия
видеть Мишеля, говорить с ним, танцевать с ним.
За обедом Л<опу>хин сидел подле меня; он был
веселее, чем утром, говорил только со мною, вспоминал
наше московское житье до малейшей подробности,
осведомлялся о моих выездах, о моих занятиях,
о моих подругах.
Мне было неловко с ним. Я все боялась, что он вот
сейчас заговорит о Мишеле; я сознавалась, что очень
виновата пред ним, рассудок говорил мне: «С ним ты
будешь с ч а с т л и в а » , — а сердце вступалось за Лермон
това и шептало мне: «Тот больше тебя любит». Мы
ушли в мой кабинет, Л<опу>хин тотчас же спросил меня:
— Помните ли, что вы писали Сашеньке в ответ
на ее письмо?
— К о н е ч н о , — отвечала я, — это было так недавно.
— А если бы давно, то вы бы забыли или пере
менились?
— Не знаю и не понимаю, к чему ведет этот допрос.
— Могу ли я объясниться с вашими родными?
— Ради бога, п о д о ж д и т е , — сказала я с живостью.
— Зачем же ждать, если вы согласны?
— Все лучше; постарайтесь понравиться Марье Ва
сильевне, играйте с ней в вист и потом...
— Неужели она может иметь на вас влияние?
Я стараюсь нравиться только вам, я вас люблю более
жизни и клянусь все сделать для вашего счастья, лишь
бы вы меня немного любили.
Я заплакала и готова была тут же высказать все
Л<опу>хину, упрекнуть его в неограниченно-неуместном
доверии к Лермонтову, сообщить ему все наши разго
воры, все его уверения, просить его совета, его помощи.
Едва я вымолвила первые слова, как дядя Николай
Сергеевич пришел, предложил ему сигару и увел его
в свой кабинет. Четверть часа прошло, а с ним и мое
благое намерение, мне опять представился Лермонтов
со своими угрозами и вооруженным пистолетом.
113
Л<опу>хин был очень весел, уселся за вист с Марьей
Васильевной, я взяла работу, подсела к карточному
столу; он часов до девяти пробыл у нас, уехал, выпросив
позволение приехать на другой день посмотреть на мой
т у а л е т , — мы собирались на бал к генерал-губернатору.
Лишь только Л<опу>хин от нас уехал, как влетел
Лермонтов. Для избежания задушевногоразговора
я осталась у карточного стола; он надулся, гремел
саблей, острил без пощады, говорил вообще дурно
о светских девушках и в самых язвительных выраже
ниях рассказывал громогласно, относя к давно прошед
шему, мои отношения к Л<опу>хину, любовь свою ко
мне и мое кокетство с обоими братьями.
Наконец эта пытка кончилась; взбешенный моим
равнодушием и невмешательством моим в разговор,
он уехал, но, однако же, при всех пригласил меня
на завтрашнюю мазурку.
Я задумала остаться дома, упрашивала об этом,
мне не позволяли, называя меня капризной.Итак, все
было против меня и против моего желания остаться
верной Л<опу>хину.
Собираясь на бал, я очень обдумывала свой туалет;
никогда я не желала казаться такой хорошенькой, как
в этот вечер; на мне было белое платье и ветки репей
ника на голове, такая же ветка у лифа. Л<опу>хин
приехал, я вышла к нему с дядей Николаем Васильеви
чем, который очень любил выказывать меня. Л<опу>-
хин пришел в восторг от моего сиянья,как он выразился,
и поцеловал мою р у к у , — какая разница с поцелуем
Лермонтова! Тот решил судьбу мою, в нем была вся
моя жизнь, и я бы отдала все предстоящие мне годы
за другой такой же поцелуй!
Мы уселись; он спросил меня, как я окончила
вчерашний вечер.
— Скучно!
— Кто был у вас?