— Никого, кроме Лермонтова.
— Лермонтов был! Невозможно!
— Что же тут невозможного? Он и третьего дня был!
— Как! В день моего приезда?
— Да.
— Нет, тысячу раз нет.
— Да и тысячу раз д а , — отвечала я, обидевшись,
что он мне не верит.
Мы оба надулись и прохаживались по комнате.
114
Тут я уже ничего не понимала, отчего так убежден
Л<опу>хин в невозможности посещений Мишеля.
Я предчувствовала какие-то козни, но я не пыталась
отгадывать и даже боялась отгадать, кто их устраивает;
я чувствовала себя опутанной, связанной по рукам
и по ногам, но кем?..
Вошла Марья Васильевна, и мы поехали на бал.
Лермонтов ждал меня у дверей; протанцевал со мной
две первые кадрили и, под предлогом какого-то скучного
вечера, уехал, обещаясь возвратиться к мазурке. С его
минутным отсутствием как глубоко поняла я значение
стиха графа Рессегье:
Le bal continuait — la fête n'était plus *43.
Он сдержал слово и возвратился на бал, когда
усаживались к мазурке. Он был весел, шутлив, говорил
с восторгом о своей неизменной любви и повершил тем,
что объявил, что он очень счастлив.
— А вы? — спросил он меня.
— Я так себе, по-прежнему.
— Вы продолжаете начатое?
— Лучше сказать, я останавливаю неначатое.
Он улыбнулся и с чувством пожал мне руку в туре.
— Что Л<опу>хин? — спросил он.
— Ждет! — отвечала я. — Но скажите же, Monsieur
Michel, что мне делать? Я в таком неловком, запутанном
положении; ваши угрозы смутили меня, я не могу быть
откровенна с Л<опу>хиным, все боюсь недосказать или
высказаться, я беспрестанно противоречу себе, своим
убеждениям. Признайтесь, его ревность, его намерения
стреляться с вами, все это было в вашем только воо
бражении?
— О, я в и ж у , — сказал он с ж и в о с т ь ю , — что уж
успели мне повредить в вашем мнении; вы мне больше
не верите. Я вам говорил, что у меня есть враги, и вот
они и постарались внушить вам подозрения и успели,
кажется; оттого-то вы мне и не верите.
— Верю, божусь, верю, но бедный Л<опу>хин
в таком миролюбивом расположении, так уверен во
мне, а — я, я, мне кажется, его обманываю, поступаю
с ним неблагородно, мучу его и сама терзаюсь. Надо же
положить всему этому конец!
* Бал продолжался, но праздника уже не было ( фр.) .
115
— Ну что же, выходите за него; он богат, он глуп,
вы будете его водить за нос. Что вам до меня, что вам
любовь моя?.. я беден! Пользуйтесь вашим положением,
будьте счастливы, выходите за него, но на дороге к это
му счастью вы перешагнете через мой или его труп,
тем лучше! Какая слава для вас: два брата, два друга
за вас сделаются непримиримыми врагами, убийцами.
Весь Петербург, вся Москва будут с неделю говорить
о вас! Довольно ли этого для вашего ненасытного само
любия, для вашего кокетства?
— Вы меня, Михаил Юрьевич, или не знаете, или
презираете. Скажите, что я сделала, чтобы заслужить
такие колкие и дерзкие выражения? Я согласилась
на предложение Л<опу>хина, прежде чем встретилась
с вами, я не звала вас к нам, вы ворвались в наш дом
почти силой, и с тех пор преследуете меня вашими
уверениями, угрозами и даже дерзостью. Я более не
допущу этого, я довольно настрадалась в это время,
и завтра же все покончу. Вот и теперь на бале, в кругу
блеска, золота, веселья, меня преследует ваш образ
окровавленный, обезображенный, я вижу вас умира
ющим, я страдаю за вас, готова сейчас заплакать, а вы
упрекаете меня в кокетстве!
Мазурка кончилась, все танцующие сделали большой
тур по всем комнатам, мы немного отстали, и, пробегая
через большую биллиардную, Лермонтов нагнулся,
поцеловал мою руку, сжал ее крепко в своей и шепнул
мне: «Я счастлив!»
Возвратясь в большую залу, мы прямо уселись за
стол, Лермонтов, конечно, ужинал подле меня; никогда
не был он так весел, так оживлен.
— Поздравьте м е н я , — сказал о н , — я начал славное
дело, оно представляло затруднения, но по началу,
по завязке, я надеюсь на блестящее окончание.
— Вы пишете что-нибудь?
— Нет, но я на деле заготовляю материалы для
многих сочинений: знаете ли, вы будете почти везде
героиней 44.
— Ах, ради бога, избавьте меня от такой гласности.