находила.
«Уж не испытание ли это?» — мелькнуло у меня
в голове, и благодатная эта мысль несколько успокоила
меня. «Пускай испытывает меня сколько х о ч е т , —
сказала я с е б е , — не боюсь; при первом же свидании
я расскажу ему, как я страдала, как терзалась, но скоро
отгадала его злое намерение испытания, и что ни холод
ность его, ни даже дерзость его не могли ни на минуту
изменить моих чувств к нему».
Как я переродилась; куда девалась моя гордость,
моя самоуверенность, моя насмешливость! Я готова
была стать перед ним на колени, лишь бы он ласково
взглянул на меня!
Долго ждала я желаемой встречи и дождалась, но
он все не глядел и не смотрел на м е н я , — не было
возможности заговорить с ним. Так прошло несколько
скучных вечеров, наконец выпал удобный случай,
и я спросила его:
— Ради бога, разрешите мое сомнение, скажите, за
что вы сердитесь? Я готова просить у вас прощения,
но выносить эту пытку и не знать за что — это невы
носимо. Отвечайте, успокойте меня!
— Я ничего не имею против вас; что прошло, того
не воротишь, да я ничего уж и не требую, словом, я вас
больше не люблю, да, кажется, и никогда не любил.
— Вы жестоки, Михаил Юрьевич; отнимайте у меня
настоящее и будущее, но прошедшее мое, оно одно
мне осталось, и никому не удастся отнять у меня
воспоминание:оно моя собственность, — я дорого за
платила за него.
Мы холодно расстались... <...>
130
А. И. ГЕРЦЕН
ИЗ КНИГИ «БЫЛОЕ И ДУМЫ»
В истории русского образования и в жизни двух
последних поколений Московский университет и Цар
скосельский лицей играют значительную роль.
Московский университет вырос в своем значении
вместе с Москвою после 1812 года; разжалованная им
ператором Петром из царских столиц, Москва была
произведена императором Наполеоном (сколько волею,
а вдвое того неволею) в столицы народа русского. На
род догадался по боли, которую чувствовал при вести
о ее занятии неприятелем, о своей кровной связи с Мо
сквой. С тех пор началась для нее новая эпоха. В ней
университет больше и больше становился средоточием
русского образования. Все условия для его развития
были соединены — историческое значение, географиче
ское положение и отсутствие царя.
Сильно возбужденная деятельность ума в Петер
бурге, после Павла, мрачно замкнулась 14 декабрем.
Явился Николай с пятью виселицами, с каторжной
работой, белым ремнем и голубым Бенкендорфом.
Все пошло назад, кровь бросилась к сердцу, дея
тельность, скрытая наружи, закипала, таясь внутри.
Московский университет устоял и начал первый выре
зываться из-за всеобщего тумана. Государь его возне
навидел с Полежаевской истории. <...>
...Опальный университет рос влиянием, в него, как
в общий резервуар, вливались юные силы России со
всех сторон, из всех слоев; в его залах они очища
лись от предрассудков, захваченных у домашнего очага,
приходили к одному уровню, братались между собой
и снова разливались во все стороны России, во все
слои ее. <...>
131
Как большая часть живых мальчиков, воспитанных
в одиночестве, я с такой искренностью и стремитель
ностью бросался каждому на шею, с такой безумной
неосторожностью делал пропаганду и так откровенно
сам всех любил, что не мог не вызвать горячий ответ со
стороны аудитории, состоявшей из юношей почти
одного возраста (мне был тогда семнадцатый год).
Мудрые правила — со всеми быть учтивым и ни
с кем близким, никому не доверяться — столько же
способствовали этим сближениям, как неотлучная
мысль, с которой мы вступили в у н и в е р с и т е т , — мысль,
что здесьсовершатся наши мечты, что здесь мы бросим
семена, положим основусоюзу. Мы были уверены, что
из этой аудитории выйдет та фаланга, которая пойдет
вслед за Пестелем и Рылеевым, и что мы будем
в ней.
Молодежь была прекрасная в наш курс. Именно
в это время пробуждались у нас больше и больше теоре
тические стремления. Семинарская выучка и шляхет
ская лень равно исчезали, не заменяясь еще немецким
утилитаризмом, удобряющим умы наукой, как поля