дость скоро сближается. В продолжение нескольких
недель мы сделались своими людьми, более или менее
друг с другом сошлись, а некоторые даже и подружи
лись, смотря по роду состояния, средствам к жизни,
взглядам на вещи. Выделялись между нами и люди,
горячо принявшиеся за науку: Станкевич, Строев, Кра-
сов, Компанейщиков, Плетнев, Ефремов, Лермонтов.
Оказались и такие, как и я сам, то есть мечтавшие
как-нибудь три года промаячить в стенах университет
ских и затем, схватив степень действительного сту
дента, броситься в омут жизни.
Студент Лермонтов, в котором тогда никто из нас
не мог предвидеть будущего замечательного поэта,
имел тяжелый, несходчивый характер, держал себя
совершенно отдельно от всех своих товарищей, за что,
в свою очередь, и ему платили тем же. Его не любили,
отдалялись от него и, не имея с ним ничего общего, не
обращали на него никакого внимания.
Он даже и садился постоянно на одном месте, от
дельно от других, в углу аудитории, у окна, облокотясь
по обыкновению на один локоть и углубясь в чтение
принесенной книги, не слушал профессорских лекций 1.
Это бросалось всем в глаза. Шум, происходивший при
перемене часов преподавания, не производил никакого
на него действия. Роста он был небольшого, сложен
некрасиво, лицом смугл; темные его волосы были при
глажены на голове, темно-карие большие глаза прон
зительно впивались в человека. Вся фигура этого
138
студента внушала какое-то безотчетное к себе не
расположение.
Так прошло около двух месяцев. Мы не могли оста
ваться спокойными зрителями такого изолированного
положения его среди нас. Многие обижались, другим
стало это надоедать, а некоторые даже и волновались.
Каждый хотел его разгадать, узнать затаенные его
мысли, заставить его высказаться.
Как-то раз несколько товарищей обратились ко мне
с предложением отыскать какой-нибудь предлог для
начатия разговора с Лермонтовым и тем вызвать его на
какое-нибудь сообщение.
— Вы подойдите к Лермонтову и спросите его, ка
кую он читает книгу с таким постоянным напряженным
вниманием. Это предлог для начатия разговора самый
основательный.
Не долго думая, я отправился.
— Позвольте спросить вас, Лермонтов, какую это
книгу вы читаете? Без сомнения, очень интересную,
судя по тому, как углубились вы в нее; нельзя ли поде
литься ею и с нами? — обратился я к нему не без
некоторого волнения.
Он мгновенно оторвался от чтения. Как удар мол
нии, сверкнули глаза его. Трудно было выдержать этот
неприветливый, насквозь пронизывающий взгляд.
— Для чего вам хочется это знать? Будет беспо
лезно, если я удовлетворю ваше любопытство. Содер
жание этой книги вас нисколько не может интересо
вать; вы тут ничего не поймете, если бы я даже
и решился сообщить вам содержание е е , — ответил он
мне резко и принял прежнюю свою позу, продолжая
читать.
Как будто ужаленный, отскочил я от него, успев
лишь мельком заглянуть в его к н и г у , — она была анг
лийская.
Перед рождественскими праздниками профессора
делали репетиции, то есть проверяли знания своих слу
шателей за пройденное полугодие и согласно ответам
ставили баллы, которые брались в соображение потом
и на публичном экзамене.
Профессор Победоносцев, читавший изящную сло
весность, задал Лермонтову какой-то вопрос.
Лермонтов начал бойко и с уверенностью отвечать.
Профессор сначала слушал его, а потом остановил
и сказал:
139
— Я вам этого не читал; я желал бы, чтобы вы мне
отвечали именно то, что я проходил. Откуда могли вы
почерпнуть эти знания?
— Это правда, господин профессор, того, что я
сейчас говорил, вы нам не читали и не могли передавать,
потому что это слишком ново и до вас еще не дошло.
Я пользуюсь источниками из своей собственной биб
лиотеки, снабженной всем современным.
Мы все переглянулись.
Подобный ответ дан был и адъюнкт-профессору
Гастеву, читавшему геральдику и нумизматику.
Дерзкими выходками этими профессора обиделись
и постарались срезать Лермонтова на публичных экза
менах 2.
Иногда в аудитории нашей, в свободные от лекций