чтении «Последнего новоселья» и Жуковский, и Лермонтов не могли
не вспоминать заключительных строк «Полководца» Пушкина:
О люди! жалкий род, достойный слез и смеха!
Жрецы минутного, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и в умиленье!
Прилив творческих сил вызывал желание у Лермонтова выйти
в отставку и целиком отдаться литературной работе. В его вообра
жении возникали картины исторических романов. «Уже затевал он
в уме, утомленном суетою жизни, создания зрелые; он сам говорил
нам, что замыслил написать романтическую трилогию, три романа
из трех эпох жизни русского общества (века Екатерины II,
Александра I и настоящего времени), имеющие между собою связь
и некоторое единство...» 1.
Как пишет А. П. Шан-Гирей, Лермонтов собирался вернуться
к «Демону» и довести до совершенства эту поэму, замысел которой
преследовал его многие годы. Издание журнала, «трилогия в прозе»,
«Демон» — таковы литературные планы Лермонтова, о которых
сообщают мемуаристы. Многие другие творческие начинания волно
вали поэта. Сообщая читателям о приезде Лермонтова в Петербург,
редакция «Отечественных записок» писала: «...Замышлено им много,
и все замышленное превосходно. Русской литературе готовятся от
него драгоценнейшие подарки» 2.
Однако мечтам Лермонтова и надеждам «Отечественных запи
сок» не суждено было сбыться — поэту отказали в отставке и при-
1 Б е л и н с к и й В. Г. Полн. собр. соч., т. V, с. 455.
2 Отечественные записки, 1841, т. XV, № 4, отд. VI, с. 68.
26
казали возвращаться на Кавказ. Безуспешными оказались и настой
чивые хлопоты Жуковского, который, как видно из недавно опубли
кованных нами дневниковых записей, пытался повлиять и на
наследника престола, и на императрицу. В эти дни столица готовилась
к торжественному событию — к свадьбе великого князя Александра
Николаевича. Жуковский решил воспользоваться благоприятным
стечением обстоятельств: по существовавшей традиции свадьбе
наследника должны были сопутствовать щедрые награды, равно как
и амнистия провинившихся и осужденных. Жуковский настоятельно
советует своему воспитаннику цесаревичу Александру Николаевичу
сделать все от него зависящее для смягчения участи декабристов,
Герцена и Лермонтова. Ходатайство Жуковского потерпело фиаско.
Царское правительство не пожелало быть великодушным.
В первой половине дня 12 апреля Лермонтов посетил Жуков
ского. Мы не знаем точно, о чем они беседовали, но несомненно
одно — опальный поэт благодарил Жуковского за искреннее желание
помочь ему.
Вечером 12 апреля в доме Карамзиных состоялись проводы
поэта. «После чаю Жуковский отправился к Карамзиным на проводы
Лермонтова, который снова едет на Кавказ по минованию срока
отпуска своего» 1.
Накануне отъезда В. Ф. Одоевский сделал надпись на записной
книжке: «Поэту Лермонтову дается сия моя старая и любимая книга
с тем, чтобы он возвратил мне ее сам, и всю исписанную». Эта
книжка стала бесценной реликвией лермонтовского наследия; в нее
вписаны последние стихотворения поэта.
Лермонтов приехал в Москву 17 апреля и пробыл там меньше
недели. Но какие это были дни! Есть основания предполагать, что
часть записной книжки Одоевского заполнялась в Москве. Сопоставим
имеющиеся свидетельства современников. В письме к H. М. Язы
кову, которое относится ко времени пребывания Лермонтова в Москве
или вскоре после отъезда поэта на Кавказ, А. С. Хомяков, дав свою
оценку стихотворению «Последнее новоселье» и частично процити
ровав по памяти «Спор», писал: «Есть другая его пьеса, где он стихом
несколько сбивается на тебя. Не знаю, будет ли напечатано. Стих
в ней пышнее и полнозвучнее обыкновенного» 2.
В записной книжке Одоевского вслед за стихотворением «Они
любили друг друга так долго и нежно...» идет текст «Тамары»:
На мягкой пуховой постели,
В парчу и жемчуг убрана,
Ждала она гостя. Шипели
Пред нею два кубка вина.
1 Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, т. 1, с. 318.
2 Х о м я к о в А. С. Собр. соч., т. 8. М., 1904, с. 101.
27
Сплетались горячие руки,
Уста прилипали к устам,
И странные, дикие звуки
Всю ночь раздавалися там.
Как будто в ту башню пустую