Сто юношей пылких и жен
Сошлися на свадьбу ночную,
На тризну больших похорон.
Яркое изображение всесильной земной страсти естественно
вызвало в памяти Хомякова вакхическую поэзию Языкова.
«Спор», как известно, Лермонтов отдал Ю. Ф. Самарину, «Они
любили друг друга так долго и нежно...», вероятно, Лопухиным
(еще одно признание своего большого чувства к Вареньке Лопухи
ной), «Тамару» читал своим московским друзьям. Скорее всего и два
других стихотворения — «Сон» и «Утес», — записанные до «Тамары»,
были созданы в Москве.
Но возможно ли это? Ведь Лермонтов пробыл в Москве счи
танные дни. 10 мая 1841 года Е. А. Свербеева сообщала в Париж
А. И. Тургеневу: «...Лермонтов провел пять дней в Москве, он по
спешно уехал на Кавказ, торопясь принять участие в штурме, который
ему обещан. Он продолжает писать стихи со свойственным ему
бурным вдохновением» 1.
У каждого большого поэта случаются дни и недели, когда
мощный поток творческой энергии овладевает его существом.
У Пушкина была знаменитая болдинская осень.
У Лермонтова было пять вдохновенных московских дней.
«Лермонтов пишет стихи со дня на день лучше (надеемся
выслать последние, чудные)», — писал в это же время Д. А. Валуев
H. М. Языкову 2 .
Обуреваемый мрачными предчувствиями, Лермонтов торопился
высказать то, что жгло его душу. Время стремительно шло на убыль.
Поэт с лихорадочной поспешностью заполняет чистые листы запис
ной книжки Одоевского.
Ярким поэтическим метеором промелькнул Лермонтов в москов
ских салонах, где все громче раздавались споры славянофилов
и западников.
В предисловии к сборнику «Русская потаенная литература
XIX века» (1861) Огарев писал: «Струну, задетую Лермонтовым,
каждый чувствовал в себе — равно скептик и мистик, каждый, не
находивший себе места в жизни и живой деятельности; а их откро
венно никто не находил. Лермонтов не был теоретическим скептиком,
он не искал разгадки жизни; объяснение ее начал было для него
1 Литературное наследство, т. 45-46, с. 700.
2 Х о м я к о в А. С. Собр. соч., т. 8, с. 99.
28
равнодушно; теоретического вопроса он нигде не коснулся. < ...>он
ловил свой идеал отчужденности и презрения, так же мало заботясь
об эстетической теории искусства ради искусства, как и о всех
отвлеченных вопросах, поднятых в его время под знаменем гер
манской науки и раздвоившихся на два лагеря: западный и славян
ский. Вечера, где собирались враждующие партии, равно как и всякие
иные вечера с ученым или литературным оттенком, он называл
«литературной мастурбацией», чуждался их и уходил в велико
светскую жизнь отыскивать идеал маленькой Нины; но идеал
«ускользал, как змея», и поэт оставался в своем холодно палящем
одиночестве» 1.
На наш взгляд, Огарев излишне категоричен. Трудно согла
ситься с тем, что поэту чужды общие вопросы, волновавшие запад
ников и славянофилов. Вероятно, его лишь утомляли длинные слово
прения с абстрактными теоретическими выкладками, когда табачный
дым застилал гостиную, а взаимное непонимание оппонентов приво
дило к постоянным повторам мысли. Самое ценное для нас в статье
Огарева — это указание на то, что Лермонтов не принимал доводы
ни одной из враждующих сторон. Подтверждение особой позиции
Лермонтова мы находим и в записной книжке Одоевского:
«У России нет прошедшего: она вся в настоящем и будущем.
Сказывается сказка: Еруслан Лазаревич сидел сиднем 20 лет
и спал крепко, но на 21 году проснулся от тяжелого сна — и встал
и пошел... и встретил он тридцать семь королей и 70 богатырей
и побил их и сел над ними царствовать.
Такова Россия».
В записной книжке Одоевского эта притча вписана вслед за
черновым текстом стихотворения «Они любили друг друга так долго
и нежно...»; вписана в Москве или вскоре после отъезда поэта, по
дороге в Ставрополь.
В этом лапидарном фольклорном иносказании — отголосок
бурных споров в московских салонах, отражение несогласия Лермон
това и со славянофилами, идеализировавшими прошлое России,
и с западником Чаадаевым, пессимистически оценивавшим будущую
судьбу родины. Эта запись — свидетельство самостоятельности
позиции Лермонтова, принципиального отличия его исторических
воззрений от суждений и западников, и славянофилов.