сальном виде с чайного ящика и вклеенные на каждой
странице; под буквами вписаны были приведенные
г. Дудышкиным стихи, назначенные разным знакомым,
которых было вероятие встретить в маскараде, где это
могло быть и кстати и очень мило, но какой смысл
могут иметь эти очень слабые стишки в собрании сочи
нений поэта? 25
Тот же писатель и в той же статье предполагает, что
Miss Alexandrine — лицо, играющее важную роль в эти
годы жизни Лермонтова. Это отчасти справедливо,
только не в том смысле, какой, кажется, желает намек
нуть автор. Miss Alexandrine, то есть Александра Ми
хайловна Верещагина, кузина его, принимала в нем
большое участие, она отлично умела пользоваться не
много саркастическим направлением ума своего и иро
нией, чтобы овладеть этой беспокойною натурой и
направлять ее, шутя и смеясь, к прекрасному и благород
ному; все письма Александры Михайловны к Лермон
тову доказывают ее дружбу к нему <...> 26. Между тем,
как о девушке, страстно и долго им любимой, во всем
собрании трудно найти малейший намек.
В Москве же Лермонтовым были написаны поэмы:
«Литвинка», «Беглец», «Измаил-Бей», «Два брата»,
«Хаджи Абрек», «Боярин Орша» 27 и очень слабое дра
матическое произведение с немецким заглавием «Menschen und Leidenschaften» **. Не понимаю, каким обра
зом оно оказалось налицо; я был уверен, что мы сожгли
* большой свет ( фр.) .
**«Люди и страсти» ( нем.) .
39
эту трагедию вместе с другими плохими стихами, ко
торых была целая куча.
Развлекаемый светскими удовольствиями, Лермон
тов, однако же, занимался лекциями, но не долго про
был в университете; вследствие какой-то истории с од
ним из профессоров, в которую он случайно и против
воли был замешан, ему надо было оставить Московский
университет, и в конце 1832 года он отправился с ба
бушкой в Петербург 28, чтобы поступить в тамошний, но
вместо университета он поступил в Школу гвардейских
подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в лейб-гвар
дии Гусарский полк. Через год, то есть в начале 1834,
я тоже прибыл в Петербург для поступления в Артилле
рийское училище и опять поселился у бабушки. В Ми
шеле я нашел опять большую перемену. Он сформиро
вался физически; был мал ростом, но стал шире в пле
чах и плотнее, лицом по-прежнему смугл и нехорош
собой; но у него был умный взгляд, хорошо очерчен
ные губы, черные и мягкие волосы, очень красивые
и нежные руки; ноги кривые (правую, ниже колена, он
переломил в школе, в манеже, и ее дурно срастили).
Я привез ему поклон от Вареньки. В его отсутствие
мы с ней часто о нем говорили; он нам обоим, хотя не
одинаково, но равно был дорог. При прощанье, протяги
вая руку, с влажными глазами, но с улыбкой, она ска
зала мне:
— Поклонись ему от меня; скажи, что я покойна,
довольна, даже счастлива.
Мне очень было досадно на него, что он выслушал
меня как будто хладнокровно и не стал о ней расспра
шивать; я упрекнул его в этом, он улыбнулся и отвечал:
— Ты еще ребенок, ничего не понимаешь!
— А ты хоть и много понимаешь, да не ст оишь ее
мизинца! — возразил я, рассердившись не на шутку.
Это была первая и единственная наша ссора; но мы
скоро помирились.
Школа была тогда на том месте у Синего моста, где
теперь дворец ее высочества Марии Николаевны 29. Ба
бушка наняла квартиру в нескольких шагах от школы,
на Мойке же, в доме Ланскова 30, и я почти каждый день
ходил к Мишелю с контрабандой, то есть с разными
pâtés froids, pâtés de Strasbourg *, конфетами и прочим,
и таким образом имел случай видеть и знать многих из
* холодными паштетами, страсбургскими паштетами ( фр.) .
40
его товарищей, между которыми был приятель его Вон-
ляр-Лярский, впоследствии известный беллетрист, и два
брата Мартыновы, из коих меньшой, красивый и стат
ный молодой человек, получил такую печальную (по
крайней мере, для нас) известность. <...>
Нравственно Мишель в школе переменился не менее
как и физически, следы домашнего воспитания и жен
ского общества исчезли; в то время в школе царствовал
дух какого-то разгула, кутежа, бамбошерства; по сча
стию, Мишель поступил туда не ранее девятнадцати лет
и пробыл там не более двух; по выпуске в офицеры все