Из-за кустов сирени вдруг выкатилась колченогая собачонка, зашлась лаем, но чужак как-то особенно цыкнул на нее, и она сразу притихла, поджала хвост и, сев в придорожную пыль, принялась выкусывать блох, издалека уважительно поглядывая в сторону идущего по деревне гостя. А тот словно бы гулял не спеша: осмотрел бывший купеческий дом, заглянул в мертвые окна брошенной, сползающей в овраг избёнки, постоял у сохнущего палисадника, к огородам прошелся. Потом, видимо, выбрал избу — невысокую, крепкую, с двумя печными трубами, с холодным приделком и широким двором. Взошел на крыльцо, ударил в дверь кулаком — звук был, словно дерево о дерево стукнуло.
— Спите, хозяева?!
Открывать ему не спешили. Однако и он уходить не собирался — стоял, ждал, слыша тихую возню за дверью, замечая движение за резными ставнями.
Дождался.
— Чего надо? — недобро спросили его.
Он поглядел на дверь, чувствуя взгляд хозяина, по голосу угадывая возраст.
— Работу ищу, отец.
— Нет тут тебе работы. Уходи.
— А верно ли нет? Ты бы спросил, что я умею.
— Не нужно нам ничего. Иди уж.
— А не пойду. Два дня не жрамши, голодное брюхо велит тут остаться.
— Уноси свое брюхо, пока цело.
— Не пугай зря, отец. Пуганные мы — и я, и брюхо мое. Ты мне скажи лучше, что за страх в вашей деревне. Почему петухи поют, а дворы запертые стоят? Почему шавка всего одна, да и та где-то ховалась? Почему ты дверью от гостя отгородился, на крыльцо не выходишь?..
Ответа не было долго.
Наконец, брякнул крючок, стукнул засов, скрипнул замок — дверь приоткрылась.
— Экий ты… Настырный…
Из дома выглянул седой дед с берданкой на руках, сощурился, глазами к белому свету привыкая. Спросил:
— Солдат, что ли?
— Было дело, — кивнул гость. — Но могу и плотничать, и слесарничать, пахать, копать, косить.
— Уходи, солдат, — перебил дед. — Уходи ты из нашей деревни, беги подальше и не оглядывайся. У нас, кто мог, все ушли. Побросали хозяйство, сбежали.
— А вы чего остались?
— А некуда нам бежать, разве только в чистое поле или в лес — но там еще страшней.
— И от чего бежите?
— От смерти, солдат.
— Так ведь от нее не убежишь… Ты бы пустил меня в дом, отец. О беде вашей рассказал бы. Глядишь, и придумали бы чего…
— Пусти его, батя, — шагнув из тёмных сеней, сказал изможденный мужчина. Из-за его плеча выглядывала заплаканная женщина. За подол её платья держались двое детей — мальчик и девочка, погодки.
— Некуда, значит, вам идти, — тихо сказал солдат и покачал головой. — Эх, мать…
Блюдо вареной картошки с постным маслом, резаный кольцами лук, пареная морковь, ломоть хлеба и домашний квас из подполья — вот и все угощение.
Собравшаяся у стола семья смотрела, как трапезничает солдат — словно службу служит — всякое движение точное, каждый столовый инструмент при деле и на месте, ни крошки мимо рта не упадет, ни капли не капнет.
— Ну и что тут у вас творится? — спросил гость, управившись с половиной трапезы и ко второй половине примеряясь.
— Упырь у нас бродит, вот чего, — сказал, хмурясь, дед.
— Понятное дело, — кивнул солдат, ничуть не удивившись ответу. — А как зовут-то его?
— Кого? — не понял хозяин.
— Упыря, конечно. Жил, небось, у вас в деревне мужичок тихий да одинокий, и помер незаметно. Вы хоронить его собрались, может и закопали уже, как вдруг гроза случилась, после которой покойник и пропал. Так?
— Так, — кивнул дед, недоверчиво слушая солдата и словно какую подлость от него ожидая.
— А потом этот мужичок стал к вам приходить и в избы стучать. Так?
— Так!
— В чью избу постучит, там покойник. По всей деревне прошел. От дома к дому. Теперь вот ваша очередь.
— Откуда знаешь, солдат? — Дед медленно встал, за берданкой потянулся.
— Так понятное дело, — спокойно повторил солдат. — Кладбище ваше видел, могилы свежие. Пока сюда шел, по сторонам глядел, кумекал.
— А как нам от напасти этой спастись, знаешь?
— Убить упыря, да и дело с концом… — Солдат положил в рот последние крохи, встал, за котомку свою взялся. — Ну так что, добрые люди, — найдется ли для меня работа?
Времени у них оставалось немного — день да вечер — так сказал солдат. Он никуда не ушел — не отпустили его, но и за дело взяться не позволили — дед велел обождать, чтобы всё обговорить с соседями. Уж две делегации приходили, смотрели на чужого гостя, расположившегося в горнице.
— А ну обманет? — опасался дед Андрей, три дня тому назад схоронивший среднего сына и теперь отчего-то думающий, что остальных его родственников упырь не тронет.