— Да. Он сказал мне, что ему жаль, что так вышло.
— А по-моему, он сделал ей большое одолжение тем, что трахнул ее. Разве ей не повезло?
— В любом случае теперь с этим покончено.
— Не скажи. Нельзя доверять парню, одержимому одним только желанием — залезть тебе в трусики.
— Даже если он любит тебя?
— Особенно если любит, и еще хуже — если ты любишь его.
Виолетта начала красить ресницы, придвинувшись к зеркалу поближе.
— В холодильнике кола и коробка с ванильным мороженым, если вам с Дейзи захочется полакомиться.
— Спасибо.
Виолетта взяла широкую кисточку и несколько раз провела ею по лицу. Открыв шкатулку с украшениями, достала шесть браслетов — тонкие серебряные кольца, которые одно за другим надела на правую руку. Потрясла кистью, и они зазвенели, как крошечные колокольчики. На левое запястье Виолетта надела часы на узком черном ремешке, потом встала и босиком пересекла комнату, направляясь к шифоньеру.
В спальне почти не было следов проживания в ней Фоли: он держал свою одежду в стенном шкафу в углу комнаты Дейзи. Лайза продолжала наблюдать за Виолеттой — вот она повесила кимоно на внутреннюю дверь шкафа, оказавшись в одних только прозрачных белых нейлоновых трусиках, сунула ноги в сандалии и наклонилась, чтобы застегнуть ремешки. От этого движения ее груди заколыхались. Затем она натянула бледно-лиловое летнее платье в белый горошек, которое застегивалось на спине на молнию. Лайзе пришлось ей помочь. Платье плотно облегало ее фигуру, но Виолетте было наплевать, что ее соски расплющивались под ним и становились плоскими, как монеты. Лайза же стеснялась своей фигуры, которая начала формироваться, когда ей исполнилось двенадцать лет. Она носила свободные хлопчатобумажные блузки и смущалась, если сквозь ткань просвечивал лифчик, особенно в школе в присутствии мальчиков. Таю было семнадцать лет, и, будучи переведенным из другой школы, он не вел себя так глупо, как другие мальчишки с отвратительным запахом изо рта и дурацкими жестами, имитирующими мастурбацию.
— Когда будет салют? — спросила Лайза.
Виолетта еще раз провела по губам помадой, а затем сжала их, чтобы выровнять цвет.
— Когда стемнеет. Думаю, часов в девять. — Она наклонилась, промокнула губы салфеткой и затем указательным пальцем аккуратно стерла помаду с зубов.
— Вы с Фоли сразу после салюта вернетесь домой?
— Не-а, мы, наверное, посидим в «Луне».
Лайза и сама не знала, зачем спросила. Так было всегда. Они возвращались домой в два часа ночи. Лайза, сонная и нетвердо стоявшая на ногах, получала свои четыре доллара и плелась в темноте домой.
Виолетта, подхватив копну своих волос, скрутила ее и подняла вверх, на макушку, глядя на себя в зеркало.
— Как, по-твоему, лучше: заколоть или распустить? Еще чертовски жарко.
— Лучше распустить.
— Красота требует жертв. — Виолетта улыбнулась. — Я рада, что чему-то научила тебя. — Она распустила волосы, встряхнув головой, и они рассыпались у нее по спине.
Такова была последовательность событий, хорошо запомнившихся Лайзе, — начало, середина и конец. Она мысленно прокручивала их, словно пленку, снова и снова: Дейзи, читающая комиксы, обнаженная Виолетта, которой она застегивает молнию на платье в горошек, Виолетта, приподнимающая свои ярко-рыжие волосы и откидывающая их на спину. Мысль о Тае Эддингсе вклинилась в этот «фильм» из-за того, что произошло позднее.
В ее памяти запечатлелся один эпизод, по времени протяженностью примерно минут двадцать: Лайза в тесной, не совсем чистой ванной комнате с пахнущими плесенью полотенцами. Дейзи с заколотыми красивыми светлыми волосами принимает ванну. Она сидит в облаке мыльных пузырей, сгребая их и набрасывая себе на плечи наподобие роскошной шубы.
Всякий раз после купания Лайза облачала девочку в пижаму и давала таблетку, которую оставляла для нее Виолетта, когда уходила. Воздух в ванной влажный и теплый, пахнет хвойной пеной. Она сидит на унитазе с опущенной крышкой, следя за тем, чтобы Дейзи не сделала какой-нибудь глупости, например, не утонула бы или не помыла бы глаза мылом. Лайзе скучно, потому что сидеть с ребенком, после того как ушла Виолетта, ей уже неинтересно. Она делает это только потому, что ее просит об этом Виолетта. Разве можно ей отказать? У Салливанов не было телевизора; единственными его обладателями в городе были Креймеры — семья Кэти. Лайза и Кэти смотрели телевизор почти каждый вечер, хотя в последнее время Кэти дулась — отчасти из-за Тая, отчасти из-за Виолетты. Она бы хотела вообще не расставаться с Лайзой. С Кэти вначале было весело, но теперь Лайзе казалось, что в ее обществе она задыхается.