В монастыре у Ма-цзы было около тысячи монахов. Он вошел в зал собраний. Он не знал, кто из монахов прокатил тележку по его ногам.
Он просто спросил, поднимая топор: «Где тот, кто искалечил мои ноги?» Импо вышел вперед немедленно и склонил голову, подставляя ее под удар.
Он не стал прятаться, хотя и мог бы. Там было около тысячи человек, и среди них было легко затеряться монаху, чье лицо Ма-цзы не помнил. Но он вышел вперед: если учитель собирается отрубить ему голову, он готов к этому. Он вышел к учителю, чтобы воскреснуть, обрести просветление, уйти за пределы жизни и смерти. Если учитель выбрал именно этот способ, так тому и быть.
Увидев такое смирение и доверие, Ма-цзы опустил топор на землю.
Ма-цзы никогда не упускал возможности учить других, обычно весьма загадочным образом. Даже во время своей последней болезни он дал свой знаменитый ответ, когда его спросили о здоровье. Он сказал: «Солнцеликие будды, луноликие будды».
Это знаменитое в дзэнских кругах высказывание. Видишь ли ты перед собой солнце, символизирующее жизнь, видишь ли ты перед собой луну, символизирующую смерть, — для твоего просветления в этом нет никакой разницы. Не важно, где находится твой будда — во тьме или на свету. Природа твоего я остается все той же. «Солнцеликие будды, луноликие будды». В этом коротком афоризме Ма-цзы на пороге смерти выразил следующую мысль: «Ничто не изменится. Просто солнце заходит, и луна собирается взойти. Что касается меня — я вечен. Солнце ли на небе, луна ли на небе, я — здесь». Мастеру неведома смерть. Он знает вечность.
Однажды Ма-цзы взобрался на гору Секимон, находящуюся недалеко от его храма Цзянси. В лесу он совершил кинхин, или медитацию при ходьбе.
Если вы попадете в Бодхгайю, где обрел просветление Будда Гаутама, вы обнаружите там храм, возведенный в память о просветленных. Рядом с храмом лежат камни длинной шеренгой, а позади храма растет дерево бодхи, под которым часто сидел Будда Гаутама. Он медитировал как сидя, так и во время ходьбы. Один час вы сидите, в безмолвии следя за своими мыслями, другой час вы медленно ходите, так же безмолвно наблюдая свои мысли.
Это — очень ценный опыт, так как сидите ли вы, ходите ли, спите ли, бодрствуете ли, нечто остается в вас неизменным. Это нечто не меняется в вас ни когда вы ходите, ни когда вы сидите. Оно продолжает гореть в вас, словно маленькая свеча, даже во время сна. Осознание длится все двадцать четыре часа — полный цикл. Это и есть совершенное просветление.
Медитация во время ходьбы называется по-японски кинхин.
Затем, указав на какое-то место в долине, он сказал сопровождавшему его монаху: «В следующем месяце мое тело должно быть возращено земле в этом месте».
После этого он возвратился в храм.
В четвертый день следующего месяца, после омовения, Ма-цзы тихо сел на землю, скрестив ноги, и умер.
Мастер живет с осознанием и умирает с осознанием. Он знал о своей смерти за месяц до ее прихода. Его чувствительность, его способность к предвиденью были абсолютны. И он указал ученику, где должно быть захоронено тело, где должна быть его могила, его самадхи. Месяц назад он сказал об этом ученику, и в следующем месяце — в четвертый день… после омовения Ма-цзы тихо сел на землю, скрестив ноги, и умер.
Смерть — всего лишь игра — переход из одного тела в другое или переход из тела во вселенское океаническое бытие.
Однажды ночью вор пробрался в дом ходжи Насреддина. Он увидел, что Насреддин крепко спит, и решил собрать все ценные вещи и вынести их из дома. Но ходжа Насреддин не спал. Он просто не хотел мешать работать другому человеку. Приоткрыв один глаз, он увидел, что делает вор, и продолжал отдыхать. Когда же вор стал уходить с собранными вещами, Насреддин последовал за ним.
Вор, увидев это, испугался.
— Зачем ты преследуешь меня? — спросил он.
— Разве ты забыл? — ответил ему ходжа. — Мы переезжаем. Ты вынес все из моего дома, зачем же мне там оставаться одному?
— Прости меня, — взмолился испуганный вор, — давай разберем вещи, которые есть у меня, забери свое — ведь я обворовал и другие дома — и возвращайся к себе.