Дэйма уже не принимала никакой пищи, кроме молока, а если дождей не будет, то молоко тоже пропадет.
Белой муки тоже осталось немного. Купец заехал к ним, но долго кривился и втолковывал непонятливым местным, что ради одного только желтого корня нет резону переться в такую даль.
Маара экспериментировала с местными растениями, собирала семена трав, толкла их в муку на камне. Съедобно, но за день упорного труда можно было добыть лишь чашку муки. Однажды ей повезло: в поисках желтого корня она выкопала круглый клубень размером с голову ребенка, заполненный вязкой белой массой. Она сварила эту массу и попробовала на себе под внимательным взглядом Дэймы, сидящей рядом с рвотным средством наготове. Каша из этого корня оказалась, однако, вполне съедобной и питательной. Все вокруг пересыхало. Питались крайне скудно. Белая мука, желтый корень, этот новый корнеплод… немного молока, чуть сыра… Постоянное недоедание, глухой привычный голод.
— Ни разу не наелись за пять лет, — утверждала Дэйма. — И с чего только дети растут, как камыш после дождя? С воздуха, что ли?
— С пыли! — смеялись Маара и Данн.
Через два года после прибытия детей над деревней прошла гроза. Не далекий потоп в горах, после которого несется, сметая все на своем пути, бурный бурый поток, а сильный дождь сверху, с неба. Резервуары возле домов, в том числе и возле заброшенных, наполнились водой. Дэйма и дети носили воду из наружного бака в дом. Вскоре после первого ливня прошел второй. Из земли, из камней, из глины буйно полезла трава, зазеленели кусты и деревья, пышным цветом расцвели руины древних построек, налились жиром бока самок молочниц, ожили и двуногие обитатели скальной деревни. Ямы-затоны в русле заполнились водой, объединились в реку, река понеслась к далекому морю; возле большой реки и ее притока все время толпились животные, блеяли, мычали, рычали, пили, кормились тем, что росло у реки и плавало в реке, не брезговали и друг другом. Конечно, животных осталось намного меньше, чем в былые времена, но они принялись усердно размножаться. Кулик с сыновьями отправился отлавливать малышей. Охотиться на взрослых зверей ни у кого не было сил. Добытым мясом ни с кем не делились. От реки через узкий канал отвели воду в мелкую ложбинку, приставили круглосуточную охрану, чтобы не забрались туда жалохвосты и водные драконы, и каждый день купались там всей деревней, для пущей безопасности в одно и то же время. Кое-кто начал даже улыбаться Мааре и Данну, когда они вместе с Дэймой в свою очередь выходили на дежурство к пруду.
Но ничто не вечно под луной. Два ливня в этом «влажном» сезоне внушили всем надежды на следующий, народ расчистил и подремонтировал резервуары, починил крыши. Но дождя так и не дождались ни в этот сезон, ни в следующий. Четыре года назад выпало это нежданное счастье. С тех пор снова остановилась и зацвела большая река, снова пересохла малая, и уже досыхали оставшиеся от нее ямы. В мертвой траве валялись кости мертвых животных. Случалось небывалое. Жалохвост напал на ослабевшего водяного дракона, вдвое большего его по размеру. Толпа селян, подошедших к водной яме, увидела, как с полдюжины жалохвостов дерутся над трупом полуиздохшего ящера. Почти на границе деревни несколько крупных черных птиц, обычно клюющих ягоды да семена, средь бела дня напали на издыхающую дикую свинью, живьем разрывая ее в клочья. Свинья истошно вопила на всю округу. Стая этих птиц облюбовала себе местечко возле деревенских молочниц, подлетая все ближе и ближе. Данн рванулся к ним, крича и швыряя камни, и они неохотно отлетели. Да и сил-то у них не оставалось слишком далеко улетать или высоко подниматься. Молока молочницы тоже уже почти не давали.
— Может быть, в следующий сезон? — с мольбой в глазах и голосе гадали жители скальной деревни. — Или дождемся хоть какого-нибудь паводка из верховьев?
Из всего прежнего населения в деревне осталось двадцать человек. Рабат умерла. Умирали старики, умерло трое новорожденных. Малых детей вовсе не осталось. На севере, как говорили, дела шли лучше — даже хорошо. Многие уходили на север. Часто деревня на один-два дня снова наполнялась народом, когда через нее проходили беженцы с юга. Они требовали от местных проявления гостеприимства, но получали очень мало и снова покидали деревню.
Однажды шайка переселенцев ворвалась в дом Дэймы. Они увидели лежащую старуху — умирающую, как они подумали, выпили воду из кувшинов, которые обнаружили в этой комнате, и ушли. Дети в это время прятались в одном из задних пустых помещений. С этого дня Дэйма решила всегда иметь какое-то количество продуктов и воды в передней комнате, чтобы ворвавшимся мародерам не пришло в голову искать по всему дому. Внутренние двери стали все время держать на запоре, а ключи прятать подальше.
Однажды в самую жару, когда жители попрятались по домам, в деревню вошла толпа из двух десятков беженцев. Селяне вышли на шум, но, присмотревшись к прибывшим, озадаченно приутихли. Без сомнения, те принадлежали к их народу: коренастые, с сероватой кожей, с массой светлых волос. Но все они оказались на одно лицо. Люди смотрели друг на друга, снова на пришедших — сначала с недоверием, потом с ужасом… Да, действительно… Хотя этого и никак не может быть. Уж не сошли ли они с ума от недоедания и жажды? Все сразу? Тоже маловероятно. Физиономии всех пришедших выглядели совершенно одинаково. Те же носы картошкой, те же щели ртов, бледные глаза под желтыми бровями, низкие широкие лбы и соломенные щетки над ними. Местные застонали. Потом завопили. И тут Маара с замиранием сердца увидела, что Данн, как загипнотизированный, шагнул к пришедшим — точь-в-точь как когда-то шагнул к двоим братцам, безвольно, словно бы притянутый за веревку. Он остановился перед этой массой людей, которые были одним человеком, казались одним человеком, поскольку их движения, как и жестокие лица, тоже были абсолютно одинаковыми. Их глаза сосредоточились на Данне с одинаковым злобным прищуром; руки их, сжимавшие палки, в одинаковом жесте начали подниматься, медленно, в едином движении, чтобы сокрушить это чуждое существо, чуждое им, чуждое всем присутствующим, эту стройную фигуру. Маара подбежала и дернула Данна, оттащила его назад, выхватила из-под воздетых над ним дубин.
Она не стала вести Данна домой, боясь, что эти последуют за ними, а лишь оттащила в сторонку, ощущая, как он дрожит всем телом, спрятала за скальных людей. Брат уже не был маленьким мальчиком, ростом он не уступал Мааре, но дрожал точно так же, как тогда, несколько лет назад.
Пришельцы ушли, как и появились, все вместе. Рассеялись селяне, перешептываясь, переглядываясь и пожимая плечами, как будто боясь вернуть неведомое заклятие. Маара отвела Данна домой, и он лег в постель и отвернулся к стене.
Вскоре пришла соседка, сказала, что эти новые уже «съели все, что у нас было» и требуют дань с дома, где живет Данн. Маара подумала, что они боятся прийти сами, и не ошиблась. Действительно, как сообщила соседка, они думали, что Данн и его родичи призраки. Или проклятые.
Маара вытащила полдюжины уже подвялившихся, сморщенных желтых корней и вышла проверить, как чувствует себя молочная скотина. Пришедшие заняли крайние дома, при выходе из деревни. Когда сгустилась тьма, Маара заметила, что к стаду приближаются тени: одинаковые тени двигались с одинаковой скоростью, медленно, крадучись. Она вскочила и завопила, топая ногами и размахивая руками, и тени растворились во тьме, вопя, что на них напали демоны.
И Данна в доме никак не удержать. Привалившись к стене хижины, а то и подойдя поближе, он сверлил этих внимательным взглядом, пытаясь что-то понять. Эти делали вид, что его не замечают, однако отчаянно трусили. Вскоре они покинули деревню, гонимые страхом и голодом.
Это событие оказало на Данна определенное воздействие. Он то становился нервным, беспокойным, то валился на свою лежанку, валялся часами, прижавшись лбом к камню стены. Он засовывал палец в рот и смачно, звучно его обсасывал, раздражая Маару, доводя ее до бешенства. Забросив игры с другими детьми, с готовностью откликаясь на просьбы сестренки скинуть с себя оцепенение, Данн взбирался на скалу, усаживался рядом с Маарой, но и там замирал, буравя раскинувшуюся внизу деревню остекленевшими глазами. «Данн, ты хоть понимаешь, почему ты их боишься, людей, которые выглядят одинаково, близнецов?» Но он не понимал. Какая-то дверца в его сознании, плотно закрытая, не поддавалась, отказывалась открыться, впустить мысль. Это состояние, когда он как будто сползал в ранние детские годы, стремился прижаться к Мааре, схватить ее за руку, длилось целыми днями.