Бариста кивнула и уже было отправилась к кофейной машине, как на английском с акцентом её опять окликнул мужчина. Бариста замерла на месте и, как показалось Неллочке, зажмурилась, прежде чем повернуться. Она испугалась, что снова не поймёт этого человека из-за странного произношения, которого не было ни у одного из утренних посетителей. К ужасу баристы мужчина действительно стал что-то просить и указывать на только что приготовленный кофе. Впав в ступор от родных английских фраз, изуродованных акцентом, бариста молча смотрела на гостя, тоже как на пришельца, и безуспешно пыталась раскодировать его сигналы о помощи. Неллочка поняла, что спасать надо обоих и вдруг обрадовалась этой возможности, потому что по непонятной причине сама вдруг захотела заговорить с мужчиной.
– May I help you? – обратилась Неллочка к мужчине, в то время как бариста, осознав, что внимание пришельца ослабло, ушмыгнула в глубь кофейни с удивительной для её комплекции быстротой.
– What? – не понял мужчина, заменив английское “w” на русское “в”.
– I think I can help you, – повторила Неллочка, не понимая, зачем она продолжает обращаться к мужчине по-английски. Конечно, надо было тут же перейти на русский, но Неллочка вдруг испугалась, что на родном языке мужчина сразу догадается о том, что он ей понравился всего за каких-то несколько минут. Английский был для Неллочки спасительной шапкой-невидимкой; на нём можно было сказать всё что угодно, не обнажая чувств. И если родные слова выскаивали порой неожиданно, из самого сердца, прежде чем Неллочка успевала решить, стоило ли их произносить, то английский надо было пропустить через мозг для рассортировки по грамматически стройным конструкциям с соблюдением согласования времен и нужных артиклей. Тоже самое происходило у Неллочки с температурой: Фаренгейт она понимала умом, а Цельсий сердцем. Одного взгляда на местный термометр было достаточно, чтобы точно знать, в чём выйти на улицу, но только переведя тепмературу из Фаренгейта в Цельсий, Неллочка могла воскликнуть: «Вот это холодина!» или «Ничего себе жара!» Поэтому в то утро Неллочка пряталась за английский язык, как за оконную штору в детстве, и боялась выйти из этого убежища, чтобы открыться незнакомому человеку.
На своём забавном английском мужчина стал объяснять Неллочке то, про что не успел втолковать баристе, про какое-то соотношение кофе и воды в эспрессо и важность соблюдения температуры. Неллочка внимательно смотрела на мужчину и одновеменно пропускала весь этот кофейно-научный монолог мимо ушей. На самом деле она наблюдала за чертами его лица и удивлялась, отчего оно уже не кажется ей незнакомым.
Вдруг одна фраза зацепилась за Неллочкин слух и выдернула её из состояния созерцания.
– You speak Russian, – неожиданно сказал мужчина и из-за его улыбки Неллочка даже не поняла, утверждение это или вопрос. Она улыбнулась в ответ и тем самым выдала себя.
– Мне почему-то так показалось, – сказал мужчина и тут же стал оправдываться, – тяжело с языком, когда не часто практикуешься.
Неллочка поняла, что он не иммигрант.
– Поначалу всем тяжело, я по себе знаю, – ответила Неллочка и мужчина понял, что она-то как раз иммигрантка.
– В самолете статью интересную прочитал, – продолжал мужчина. Было видно, что он соскучился по русскому языку, и на этот раз Неллочка действительно стала слушать внимательно про какой-то необыкновенный, самый точный способ приготовления эспрессо, о котором мужчина узнал из журнала для авиапассажиров и с которым решил поэкспериментировать, не рассчитав своего словарного запаса и не предвидев шока баристы.
За разговором они незаметно для самих себя направились к Неллочкиному традиционному столику в левом углу у стены. В первый раз Неллочка сидела за столиком и радовалась, что Капка так сильно опаздывала и что она не одна…
Они проговорили два часа: про эспрессо, жизнь в Америке, наших иммигрантов, английский язык, трудности перевода, его конференцию, на которую он приехал в местный университет и казалось, что запаса тем и кофеина в Неллочкином макиато хватит для обоих на целую жизнь.