Феликс посмотрел на буфетчицу, потер подбородок, выбрался из-за стола и сказал, что сходит посмотреть, не приехал ли шеф.
Сологуб потянулся за сигаретами.
— Зря ты. Обидел парня.
— Почему обидел?
— Он неплохой парень. Чего тебя понесло?
— Меня не понесло. Я что — сказал неправду?
— Хватит бычить!
— Нет, ты скажи — это правда или неправда?
Я тоже закурил. Дженетт старалась глядеть в окно.
— Ладно. Он придет, и я извинюсь.
Сологуб купил коньяка. Феликс пришел нескоро.
— Пошли, поднимемся ко мне. Шефа сегодня, похоже, не будет.
— Тебе здесь плохо?
— Не нарваться бы.
— Брось! На что мы нарвемся?
— Пошли, пошли! В кабинете тоже можно нормально посидеть.
— А алкоголь?
— Есть у меня. Тебе хватит.
Коридоры Смольного освещены так, что даже с утра кажется, будто ночь. Каменный пол, крашенные в мутное стены. Все шагают с сосредоточенным видом, даже если идут в туалет. По дороге к кабинету Феликс упирал подбородок в грудь. Пожимая руки коллегам, на мгновение задерживал дыхание.
Я тронул его за рукав.
— Не обижайся.
— Я не обижаюсь.
— Нет, серьезно. Не хотел тебя обидеть.
— Да не в этом дело. Просто... все ведь действительно не так!
— Я понимаю. Извини.
В желудке что-то болело. Ощущение беременности тройней... тройкой нападающих. Во рту стоял кислый привкус. В кабинете Феликса за столом сидел мужчина с проваленным носом и трагическими складками по сторонам рта. Феликс хлопнул мужчину по спине и сказал, что сегодня отчет должен быть готов. Тот был лет на пятнадцать старше Феликса, но вы же понимаете: начальником-то был не он.
Как это обычно бывает, скоро я почувствовал раскаяние. Вернее, не раскаяние, а теплоту... благодарность. С чего меня действительно понесло? Чтобы загладить впечатление, я вызвался вымыть всем по стакану. Смольнинские туалеты поражали воображение. Стоя у раковины, я подумал, что было бы смешно встретить тут кого-нибудь из первых лиц города. Потом я попил воды из-под крана. Какой идиот сказал, что это притупляет чувство голода?
— Слушай, Феликс, а правда, что здесь бродит привидение Кирова?
— Да ладно тебе!
— Почему? Его же здесь убили, да?
— Ну, убили.
— Это же здесь, за углом было, да?
— Ну, да.
— Значит, должно быть и привидение. Пошли, поищем! Хорошо бы спросить у него о результатах голосования. Представь, если я за неделю до выборов смогу предсказать все до процента?
— Нет, ребята, давайте из кабинета выходить не будем.
— Брось! Пошли погуляем! Для Дженнет экскурсию проведем. Дженни, хотите поваляться на кровати Ленина?
— На кровати Ленина? Он что, здесь спал? В этом здании?
— И спал, и ел. И с Крупской это-самое...
— Вы шутите?
— Какие шутки! Это же Смольный! Здесь этажом выше хранится зеркало, с которого Ленин нюхал кокаин!
— Ленин нюхал кокаин? Вы шутите?
Феликс хмурился.
— Нет, ходить никуда не будем. Не дай бог, увидят. Знаешь, как меня на аппарате выебут? Извините, Жанночка.
— Меня зовут не Жанна. Дженнет. Это другое имя.
Мы пили коньяк. Феликс наливал его из стоящей под столом канистры. Сперва запивали холодным чаем, потом просто водой. Подчиненный молча работал. Когда он наконец положил на стол свой отчет, Феликс попробовал его почитать. Сказал, что вроде бы все нормально, но точнее он скажет завтра.
— Жанночка, а хотите, я познакомлю вас с имиджмейкерами? С очень знаменитыми имиджмейкерами? Вы даже не представляете, что это за люди! Я вас обязательно познакомлю. Налить вам еще?
— Только немного.
Потом Сологуб встал.
— Что я хочу сказать?.. Да слушайте вы, наконец! Я по поводу того, что было в буфете.
— Глупо получилось.
— Я же извинился.
— Я не об этом. Просто... Чтобы закончить с этим...
— Да! Давайте закончим!
— Я хочу выпить за... На свете есть не только говно. Вы меня слушаете? Я хочу выпить... за хорошее. Ведь есть на свете... ну, там дружба... Цинизм — цинизмом, но хорошего-то все равно больше! Давайте выпьем за светлое! За вещи, которые... ну, вы понимаете.
— За девушек.
— За девушек! Да! За нормальные отношения между людьми! Ведь все мы люди! Вместе сидим! За то немногое святое, что осталось в нашей жизни! Чтобы мы всегда оставались... ну, вы понимаете.
В электрическом освещении кабинет напоминал немного облагороженный каземат. Прямо передо мной на столе стояла фотография жены Феликса. На коричневой стене висел плакат с лицом губернатора. Бумаги на столе лежали в строгом порядке. Пару часов назад Феликс и сам был в порядке. А теперь последняя перед брюками пуговичка на рубашке расстегнулась и в просвете торчал мохнатый живот. С каждым глотком у Феликса становилось все более резиновое лицо. Когда Дженнет ушла в туалет, он заговорщически прошептал:
— Парни, давайте выыбим австралийку, а?
Сологуб вежливо отвернулся. Я сказал, что видно будет. Потом коньяк кончился. Было решено куда-нибудь пойти.
— В «Конти»? Хотя в таком виде... А клубы у нас поблизости... э-э-э... Предлагайте чего-нибудь, что вы молчите?
Остановились на «Сундуке». Долго шли мимо массивных дверей и спускались по узким железным лестницам. «Да тише вы! Здесь нельзя! И хватит икать!» Надевая плащ, Феликс забыл вытащить из рукава шелковый шарф. Тот упал на пол, и он наступил на него ботинком. Сказал «Блядь!» и в несколько оборотов намотал на шею.
Памятник Ленину перед фасадом Смольного казался маленьким и беззащитным. В круглую лысину бились мелкие брызги. Я сказал, что, наверное, это памятник Ленину-ребенку. Сологуб картинно хлопнул себя по лбу.
— Слушайте! А может, нам в баню сходить?
— Жанночка, пойдемте в баню?
— Меня зовут не Жанна. Дженнет. Это другое имя.
— По-моему, отличная идея! Поехали в баню!
Над зданием висел мокрый флаг. Судя по цветам — государства Тринидад-и-Тобаго. В самом начале Суворовского мы поймали такси. Подаваясь вперед, Сологуб разговаривал с водителем о выборах. Феликс был налит алкоголем до самой макушки. При каждом толчке машины он чуть не бился носом в лобовое стекло.
Когда мы вылезли из машины, Дженнет удивленно огляделась. Вокруг было темно и страшно. Волосы у меня сразу намокли и прилипли к голове. Я провел по ним ладонью. У тусклых круглосуточных ларьков кучковались алкаши. Под козырьком, у входа в баню, калачиком сворачивались рыжие собаки.
— Что это за клуб?
— Это не клуб. Это баня.
— Я думала «Баня» это название клуба.
— Нет. Баня это название бани.
Дженнет засмеялась и спросила, зачем мы сюда приехали? Купальника у нее с собой нет и вообще... Наверное, она устала. Спасибо за компанию. Завтра увидимся в Смольном.
— Жанночка! Погоди! Иди сюда! На минуточку. Давай поговорим спокойно... спкйно...
Вокруг пузырились лужи. В просвете улицы мелькал Невский. Я был здорово пьян. Феликс что-то говорил, дергая девушку за рукав. Она порывалась уйти. Феликс бубнил и дергал за рукав.
Дженнет вырвалась и перебежала на другую сторону.
— I WON’T GO!
— А как же имиджмейкеры? Жанночка! Имиджмейкеры!
Сологуб взял Феликса под руку и привел обратно. Тот путался в полах отяжелевшего плаща и чуть не ронял дипломат.
— Сучка, бля!
Сологуб протянул ему сигарету.
— Да и пусть катится! Еще сифилиса австралийского мне не хватало! Сучка, бля! Коза, бля! Хрен она у меня теперь аккредитацию получит!
— Феликс. Пьяный мужчина может интересовать женщину только в одном случае. Знаешь в каком?
— Знаю.
— А чего тогда лезешь?
— Коза, бля!
— Ты лучше скажи, у тебя деньги есть?
Феликс напрягся, мучительно пытаясь протрезветь.
— Есть немного. А что?
— А то.
— Здесь есть?
— Должны быть.
Феликс порылся в карманах и отдал Сологубу ворох мятых купюр. Тот долго что-то высчитывал, раскладывал деньги кучками, часть отдавал обратно, потом снова забирал. Когда он посмотрел на меня, я сказал, что даже сигареты с утра купил поштучно.
Сологуб свернул деньги в тугую трубочку и сказал: «Пошли». Он долго стучал в алюминиевую дверь бани. Звук далеко разносился по пустой улице. Нам открыл постовой в форме. Я заметил, как моментально изменился Сологуб. Теперь он чуть не по локоть засовывал руки в карманы, мелко сплевывал под ноги и, щурясь, озирался по сторонам.