Она и Папаускас посмотрели на меня.
— Что тебе мешает устроиться на такую работу?
— Да ничего не мешает. Может, я еще и устроюсь. Папаускас, в России есть буддийские благотворительные организации?
— Понятия не имею.
— Ты же буддист?
— Какая связь между буддизмом и благотворительностью? Тебе лама сказал изучать природу ума? Вот и изучай!
— Ладно. Я буду. Хорошо, что именно меня послали на этот Конгресс.
— Да?
— Могли ведь и не послать.
— Да?
— Может, когда я вернусь домой, все изменится.
— За это и выпьем!
— Выпейте. Спасибо.
Волны накатывали на берег неторопливо. С ленцой и чувством собственного достоинства. Как и подобает волнам океана, именуемого Тихий, он же Великий. На берег... секундная пауза... от берега. И так — на протяжении последнего миллиарда лет.
Похмелье понемногу отпускало. Я действительно был рад, что мне удалось сюда приехать.
4
Нет на свете ничего более бурлящего и оптимистичного, чем человек, который покончил с алкоголем еще позавчера, а сегодня принял душ, переоделся и пьет кофе.
Кофе я налил себе, как люблю: очень горячий, очень сладкий. Зубы были надраены, футболка пахла любимым одеколоном. Строгие малайцы улыбались мне ласково. Они заранее завидовали редактору, который будет читать мой сегодняшний материал.
Заседания проходили в огромном сером Главном корпусе. Я закурил. Влился в шеренгу дисциплинированных делегатов. По дороге проверил, пишут ли ручки и как там батарейки в диктофоне.
Расстилающийся день напоминал первую брачную ночь.
За пару аллеек от кемпуса был припаркован красный «SAAB». Все пять дверей были открыты. Внутри машины громко смеялись. Рядом стоял Папаускас. Заметив меня, он помахал рукой. В другой руке Папаускас держал пластиковый стаканчик.
— А у меня берут интервью! Представляешь? Обещают фото на первой полосе главной лумпурской газеты! Представляешь? Завтра скуплю весь тираж! Парни в Даугавпилсе обзавидуются!
В салоне сидели коренастые малайские мужички. Один был одет в фотокоровский жилет с кармашками и увешан дорогими камерами.
— Кстати, ребята, этот парень тоже журналист.
— О!
— Он аккредитован при Конгрессе. Русский. Из Санкт-Петербурга.
— О!
— Они предлагают выпить местного напитка. Будешь? Называется «coconat-vodka». Как я понимаю, самогон из кокосовых орехов. Экзотика, а?
— Ты на заседание идешь?
— А ты?
— Обязательно. В моей газете интервью с типами вроде тебя за сенсацию не прокатывает.
— Подожди минутку. Сейчас допью и вместе пойдем. Подождешь?
Малайцы подлили ему своей кокосовой гадости. Мне тоже протянули стаканчик.
— Спасибо. Я не хочу.
— Это вкусно. Попробуй.
— Не хочу. Я просто не хочу.
— Я правильно понял? Ты журналист?
— Просто пока мне не хочется. Спасибо.
Последние делегаты заскакивали в двери серого здания. Папаускас выпил не один раз, а несколько. Пахло действительно кокосами.
— Что вы, гайз, делаете вечером? Пошли в диско?
— В вашем городе есть хорошие диско? Ты пойдешь в диско?
— У нас отличные диско! Только нужно знать, куда идти. И диско, и peep-show, и массажные салоны. Вы уже были в «Ахласаре»?
— Что это?
— Вы не были в «Ахласаре»?! Там был даже Кевин Кестнер! Вы знаете Кевина Кестнера? У нас в Малайзии лучший стриптиз в Восточной Азии!
— Лучший стриптиз в Восточной Азии находится в Патайе, Таиланд.
— Fake! Тайки — бляди! А малайские девушки — очень красивые. Вам нравятся наши девушки?
— Если честно, нет. У вас слишком маленькие девушки. Я люблю высоких девушек. Как Бригитта. Ха-ха-ха!.. Кстати, по поводу Бригитты...
Папаускас сунул мне свой стаканчик и нырнул внутрь корпуса. Бригитту он выволок на улицу, держа за рукав. Она удивленно задирала брови, спрашивала, что происходит и куда они идут. Папаускас налил ей водки. Бригитта перестала спрашивать.
Я несколько раз посмотрел на часы.
— Ладно. Все. Я пошел.
— Подожди. Подожди еще минутку.
— Как я буду писать? Я не был еще ни на одном заседании!
— Ты хочешь, чтобы я один тусовал с этими рожами?
Малайцы достали следующую бутылку. В мутной жидкости плавали белесые волокна. Акцент у малайцев был странный, визгливый. Будто они пытались скандалить, набрав полный рот карамелек. Вместо «fifty» они говорили «пипти». Cлово «Раша», Россия, произносили как «Русья».
— А какой у малайцев национальный напиток?
— Что такое «национальный напиток»?
— Французы пьют вино. Шотландцы — виски. А что пьют малайцы?
— «Stoly».
— Что?
— Водку «Stoly».
— Ты слышал? Они что, серьезно? Ребята, вы в курсе, что «Столичная» — это русский национальный напиток?
Потом Папаускас сказал, что на заседание мы все равно опоздали, так что можно прокатиться в город. Я пытался говорить, что сегодняшняя тема... и что подумает лама?.. а мне еще писать... Все только смеялись. Меня усадили на заднее сиденье, рядом с Бригиттой. В тесноте я чувствовал запах ее духов. На ходу подливая Бригитте в стакан, Папаускас каждый раз проливал немного мне на брюки.
Машина продиралась по узким улочкам. Тянулись бесконечные желтые стены. Камни были тщательно вылизаны ветром. У местных ветров были мокрые и нежные языки. Журналисты хихикали и взвизгивали тормозами на поворотах.
Потом проспекты стали пошире. Появились светофоры. Они были такие низенькие, что встань на цыпочки — и дотянешься до красного цвета. Зато небоскребы выглядели очень настоящими.
Мы остановились напротив надписи «Караоке-бар New-York».
— Ну? Где обещанные порнокинотеатры?
— Дождемся вечера. Настоящая жизнь начинается с наступлением темноты.
В этой части города я еще не был. Что-то вроде делового центра. Хотя даже здесь все казалось не до конца продуманным. Перед дорогой витриной из пуленепробиваемого стекла могла лежать груда битого кирпича, обнесенная бамбуковым заборчиком. Словно начали с энтузиазмом, а потом надоело и плюнули.
Для создания праздничного настроения кое-где к столбам были привязаны связки пыльных воздушных шаров. Выглядело это так, будто, пролетая мимо, кто-то решил метнуть икру. Почти каждая дверь вела в банк. Тощие зазывалы хватали меня за руки:
— Change your money, mister! Change your money in our bank! Please, mister!
Вдоль тротуаров был навален мусор. Пакеты, стаканчики, лохматые бумажные полотнища. Местами мусор достигал уровня колена. Вдоль домов под навесами сидели женщины, которые сосредоточенно лупили по клавишам раздолбанных пишущих машинок.
Все несколько раз выпили пива. Журналисты смотрели на Бригитту, как подростки, набирающиеся впечатлений для вечернего сеанса онанизма. Заметив это, Папаускас сказал, что мы, пожалуй, пойдем. Всем пока. Малайцы расстроились. Несколько раз спросили, в каком номере нас разместили и можно они зайдут вечером?
Стоять посреди тротуара было жарко. Страшно дымили мотороллеры. Бригитта вливала в себя теплое пиво и разглядывала прохожих малайцев.
— Зайдем в тень?
— Вы заметили, что здесь совсем нет белых? Последнее время мне почему-то хочется здороваться с белыми. Просто потому, что они белые. Даже с незнакомыми шестидесятилетними бюргерами.
— Подумать только: я доехал до другой части света!
— У света есть только две части: тот свет и этот.
— Вы не находите, что напиваться с утра — это пошло?
Через пару кварталов обнаружилась громадная вывеска «ROBERTSON’S Department-Store». Внутри был электрический свет и кондиционированный воздух.
— Желаешь чего-нибудь прикупить?
— Я?! Здесь?! Извини, но с тех пор как я первый раз переспал с женщиной, я больше не ношу джинсы «Райфл».
На первом этаже стояли столы, заваленные пестрыми тряпками и кедиками 38-го размера. Три любые футболки за восемь ринггит. Любые двое джинсов за пятнадцать. Папаускас отрыл смешную T-Short. На белом фоне девять пар черных скелетов сплетались в наиболее популярных эротических позициях. У скелетов-мужчин член напоминал берцовую кость.
— Бригитка! Бригитка! Хочешь, я куплю тебе такую футболку? А чего? Будешь носить у себя в Брюсселе.