— Прожженная, прожженная!.. — захлебываясь отъ смѣxa, повторялъ онъ. — Охъ, пощади! уморила, Маруська!
Маруся растерялась. Глядя на отца, ей тоже захотѣлось смѣяться, но обидная мысль, что отецъ недостаточно серьезно отнесся къ ея словамъ и потѣшается надъ ней какъ надъ маленькой задѣла ее за живое: она сразу съежилась, губы ея обидчиво дрогнули, а въ глазахъ показались слезы.
— Ха, ха, ха! — заливался отецъ, — такъ одобряешь мужчинъ? одобряешь, Маруська?…
Она встала.
— Довольно! — вспыльчиво заявила она. — Я не дѣвчонка, чтобы надо мною хохотать. Не умно тоже…
— Ну, прости, не сердись, — попросилъ онъ, удерживаясь отъ смѣха и утирая глаза, — очень ужъ ты распотѣшила меня… уморила… Такъ одобряешь? да? — не удержался онъ отъ шутки и опять громко, весело засмѣялся.
Маруся молча и серьезно глядѣла на него. Вдругъ глазки ея просвѣтлѣли, а по лицу пробѣжала усмѣшка.
— Ну, хорошо! — загадочно проговорила она. — хорошо… Запомни, — она опять усмѣхнулась и видимо стараясь сдержать свою неровную еще, дѣтскую походку, не безъ достоинства вышла изъ кабинета отца.
Было уже за полночь, когда Петръ Сергѣевичъ стоялъ въ передней въ модномъ фракѣ, моложавый, красивый, оживленный.
— Что барышня? — спросилъ онъ горничную, внимательно оглядывая себя въ зеркало.
— Почивать легли, — отвѣтила та и быстро отвернулась, отыскивая на вѣшалкѣ шинель.
— Вернусь поздно. Ключъ у меня, не жди, — сказалъ Петръ Сергѣевичъ, еще разъ взглянулъ на себя въ зеркало и вышелъ.
Маруся стояла за дверями столовой. Она слышала, какъ закрылась за отцомъ дверь, какъ упалъ желѣзный крюкъ и сердце ея ускоренно, безпокойно забилось.
— Ну, Глаша, скорѣй, скорѣй! — закричала она и возбужденно, по-дѣтски захлопала въ ладоши.
— Затѣйница наша барышня! — сочувственно засмѣялась горничная. — Просите скорѣй у нашей мамзели шелковое платье черное, да косынку кружевную. Она на папеньку вашего сердита и теперь наперекоръ ему все сдѣлать готова.
— Платье? кружева? — разсѣянно переспросила Маруся. Она прижала къ груди свои тонкія худыя ручки, личико ея чуть-чуть поблѣднѣло и что-то безпомощное, испуганное, нерѣшительное промелькнуло въ глазахъ.
— Заробѣли никакъ? — смѣясь спросила ее Глаша.
— Я? нѣтъ, ни капли! — возбужденно воскликнула Маруся. — Не таковская, не безпокойся! — развязно добавила она и побѣжала въ комнату гувернатки своихъ меньшихъ братьевъ и сестры.
Безцѣльно и вяло бродили маски по разукрашенной залѣ театра. У самаго входа толпилась группа мужчинъ во фракахъ; они улыбались и обмѣнивались впечатлѣніями, безцеремонно оглядывая проходящихъ женщинъ.
— Что ты изображаешь? — спросилъ тотъ, который стоялъ впереди. Маска въ короткой юбкѣ, съ большимъ запечатаннымъ конвертомъ вмѣсто шляпы на головѣ и сумкой черезъ плечо, остановилась и съ дѣланнымъ смѣхомъ протянула ему письмо.
— Почта! — тонкимъ голоскомъ отвѣтила она. Тотъ разорвалъ конвертъ, вынулъ сложенную бумагу и засмѣялся. Листокъ сталъ переходить изъ рукъ въ руки; мужчины смѣялись короткимъ, рѣзкимъ смѣхомъ, закидывая назадъ головы, а маска уже шла дальше и раздавала по пути свои лаконическія посланія.
Маруся стояла у дверей. Ей казалось, что тѣ, которыя проходили мимо нея, слышали, какъ часто и громко стучало ея сердце. Она жадно вглядывалась въ проходящихъ, надѣясь увидѣть отца; тонкія ручки ея прижимались къ груди и къ глазамъ подступали слезы.
— Глупости какія! — мысленно ободряла она себя. — Пансіонерка! ничего со мной не сдѣлается и бояться уже совсѣмъ, совсѣмъ нечего. — Она робко сдѣлала нѣсколько шаговъ и опять остановилась.
— И подъ маской хорошенькое личико видно, — сказалъ ей кто-то, близко пригибаясь къ ея лицу.
— Дѣточка, сколько тебѣ лѣтъ? — на нее пахнуло смѣшаннымъ запахомъ табаку и вина и большая мужская рука слегка коснуласься руки. На мигъ Марусѣ показалось, что ей сейчасъ же сдѣлается дурно: сердце ея уже не стучало а словно закатилось куда-то мелкими, мелкими скачками, какъ резиновый мячъ, въ головѣ зашумѣло… Но мысль, что въ этой огромной и страшной залѣ она одна, совсѣмъ одна и безпомощна, эта мысль сразу придала ей бодрость и силу, она отдернула свою руку и рѣшительно, такъ, какъ идутъ только на встрѣчу большой опасности, пошла черезъ залу. Теперь кругомъ нея сдержанно гудѣла толпа, мелькали пестрые костюмы, сновали одинокія маски, мѣрно, автоматично двигались подъ руку парочки. Маруся растерялась.
— Господи, — шептала она, — Господи, сдѣлай такъ, чтобы все это было во снѣ и чтобы я сейчасъ проснулась.