— Ротикъ какой прелестный! — сказалъ ей кто-то надъ самымъ ухомъ и въ новомъ ужасѣ она уже опять готовилась спасаться бѣгствомъ, но мелькомъ взглянула на говорившаго и остановилась.
— Monsieur Строевъ! — чуть не крикнула она, но спохватилась и, безъ словъ, обрадованнымъ, довѣрчивымъ движеніемъ кинулась къ нему. Этотъ Строевъ былъ давнишній пріятель, товарищъ ея отца, она встрѣчала его дома во время каникулъ, въ будни Строевъ навѣщалъ ее изрѣдка въ пансіонѣ и каждый разъ привозилъ съ собой большую, красивую коробку конфектъ. Маруся очень гордилась его вниманіемъ. На такихъ всегда нетерпѣливо ожидаемыхъ пріемахъ щечки Маруси горѣли особенно ярко; она подмѣчала завистливые взгляды своихъ подругъ и особенно выразительно опускала глаза, разговаривая съ своимъ гостемъ. Въ душѣ она была увѣрена, что не на шутку нравится Строеву; подруги ея были увѣрены въ томъ же и въ пользу этого убѣжденія своеобразно, но удивительно тонко толковались его взгляды, его улыбки, присочинялись недосказанныя имъ, но слишкомъ легко угадываемыя слова. При чтеніи какого-либо романа и въ мечтахъ своихъ передъ сномъ Маруся всегда представляла себѣ Строева, его лицо, его голосъ; въ такихъ случаяхъ онъ неизмѣнно горячо говорилъ ей о своей любви: сердце Маруси радостно трепетало, но она дѣлала грустное лицо и взглядъ ея выражалъ тоску и состраданіе. Такой взглядъ, по мнѣнію Маруси, шелъ къ ней больше всего. Теперь, вмѣстѣ съ чуствомъ неожиданной радости и избавленія, къ Марусѣ разомъ вернулись ея веселость и задоръ. Наконецъ почувствовала она то наслажденіе запретнымъ плодомъ, которое съ такимъ нетерпѣніемъ предвкушала дома.
— Я васъ знаю, — задыхаясь отъ радости и волненія, прошептала она. Онъ внимательно оглянулъ ее съ головы до ногъ и улыбнулся какой-то совсѣмъ незнакомой ей улыбкой.
— Въ куклы играешь? — спросилъ онъ. Маруся густо покраснѣла подъ маской.
— Не безпокойтесь! — задорно отвѣтила она. — Очень ошибаетесь, очень.
— Вотъ какъ! — снисходительно протянулъ онъ, оглядывая ее еще разъ. — Такъ въ куклы не играешь? Впрочемъ, ротикъ у тебя дѣйствительно прелестный.
— А я знаю, кого онъ вамъ напоминаетъ и почему нравится! — съ возрастающимъ задоромъ заявила Маруся.
— Да ты пресмѣшная! пресмѣшная, — все еще пристально оглядывая ее, процѣдилъ Строевъ.
— Ну, кого же напоминаетъ мнѣ твой ротикъ?
Подъ этимъ взглядомъ его Маруся чувствовала себя очень неловко; незнакомая улыбка Строева смущала ее и недавняя радость мало-по-малу замѣнялась непонятнымъ чувствомъ тревоги, почти страха. Она стояла рядомъ съ человѣкомъ, котораго привыкла считать болѣе чѣмъ другомъ, она видѣла знакомое, милое ей лицо, слышала любимый голосъ и вмѣстѣ съ тѣмъ ей стало казаться, что въ этой огромной залѣ она одна, что всѣ окружающіе ее, и даже этотъ другъ съ его непонятно измѣнившимися лицомъ и голосомъ, какъ будто чужды и враждебны ей.
— Вы заинтересованы одной дѣвушкой… пансіонеркой, — съ отчаянной рѣшимостью сказала она.
— Все равно! — мысленно успокоила она себя, — онъ никогда, никогда не узнаетъ, что это была я.
Строевъ удивленно приподнялъ брови, сдѣлалъ круглые глаза и, словно желая лучше разглядѣтъ ее, откинулся немного назадъ.
— Вотъ видите, я знаю! — не помня себя отъ волненія, подхватила Маруся. — Пусть, пусть онъ признается! — внутренно молила она.
— Я? пансіонеркой? — спросилъ Строевъ, указывая пальцемъ на бѣлоснѣжную манишку своей рубашки. — Ха, ха, ха!
— Я знаю, знаю… не отрицайте, — твердила Маруся. — Я знаю…
— Ха, ха, ха, — заливался Строевъ. — Ну, ты по крайней мѣрѣ оригинальна.
— Но развѣ нельзя… нельзя заинтересоваться пансіонеркою? — съ обидной дрожью въ голосѣ чуть не крикнула Маруся.
— Можно еще и не то, — все еще смѣясь, отвѣтилъ Строевъ, — но я признаюсь, — онъ наклонился къ ея лицу, смѣхъ его оборвался, голосъ сталъ глуше, вкрадчивѣе.
— Признаюсь, я не увлекаюсь пансіонерками.
Маруся вздрогнула.
— Какъ вы смѣете! какъ вы смѣете лгать! — чуть не крикнула она Строеву, но его лицо, склоненное къ ней, такъ испугало и озадачило ее, что она только глядѣла на него и не могла произнести ни слова. Это онъ? Строевъ? Это глядитъ, улыбается, говоритъ съ ней Строевъ? Отчего она не узнаетъ его? Отчего она раньше никогда не видала его такимъ? Тотъ, прежній Строевъ и милъ, и дорогъ ей, а этотъ, новый, только страшенъ и противенъ. Притворяется онъ теперь, или притворялся раньше?
— Прелесть! — чуть слышно, однѣми губами произнесъ Строевъ.
Маруся отшатнулась. Глазами, полными мольбы и отчаянія, обвела она залу.