Весь путь от Фучжоу до Пекина занимал от 40 до 90 дней. Маршрут проходил через современные города Наньпин, Инцао, Цзинь-хуа, Ханчжоу. У города Чжэньцзян путешественники переправлялись через реку Чаньцзян, далее через Янчжоу и Сюйчжоу добирались до г. Цзинань, близ которого переправлялись через Хуанхэ. Далее они двигались через Дэчжоу и Тяньцзинь и, наконец, попадали в Пекин. Протяженность маршрута, таким образом, составляла около 2,5 тысяч км. Большую часть пути миссии проделывали по воде на кораблях, но, тем не менее, дорога была очень утомительной и подчас опасной, так что цинский эскорт из 50 воинов был не просто данью престижу.
Приехав в Пекин, официальные посланники Окинавы и их сопровождение останавливались в специальном гостевом дворце Хуйтунгуань, предназначавшемся для размещения послов и прочих официальных лиц, приезжавших в столицу Срединного царства из вассальных государств. За его стенами располагался рынок Небесной лазури, где рюкюсцы продавали привезенные с собой изделия ремесленников и скупали диковинки китайского производства. Безопасность рюкюсских посланников, согласно установленному порядку, обеспечивали 20 телохранителей из числа гвардейцев Восьмизнаменной маньчжурской армии, назначавшихся особым военным чиновником, отвечавшим за безопасность иностранцев. По имеющимся данным, охраняли дворец Хуйтунгуань главным образом воины ханьского происхождения (т.е. китайцы, а не маньчжуры).
Согласно «Подлинным записями великой династии Цин», окинавский полномочный посол Ко Дайкю прибыл в Пекин в конце декабря 1836 г. Возможно, именно в этот день, как телохранитель посла в Пекин вступил и Мацумура Сокон.
Обычно окинавские даннические миссии проводили в Пекине около 100 дней. Таким образом, Мацумура должен был провести в Пекине не менее 3-х месяцев, с декабря 1836 по конец марта 1837 г. Надо сказать, что время это для окинавцев, выросших в тропиках, было самым неподходящим, поскольку это самый холодный период года в Пекине, когда дуют сильные ветры, и выпадает обильный снег.
В те дни трон занимал 8-й император маньчжурской династии Сюань-цзун. Это было не лучшее время в истории маньчжурского правления. Многочисленные восстания различных религиозных сект и тайных обществ истощили казну государства, в страну ломились английские и французские колонизаторы, среди гражданских и военных чиновников процветала коррупция, страна пришла в беспорядок. Короче говоря, попал Мацумура в Пекин в очень и очень непростое, беспокойное время. Зато ушу в эту эпоху процветало, так как владение им стало одним из важнейших факторов обеспечения собственной безопасности. Так что у Мацумуры, вероятно, было немало возможностей познакомиться с китайскими воинскими искусствами. Тем более, что как телохранитель официального посла вассального государства он имел доступ во многие места, куда простая публика попасть не могла, и, как полагает Фудзивара Рёдзо, целыми днями жадно наблюдал за тренировками воинов Восьмизнаменной армии на их тренировочном полигоне или смотрел на занятия охраны императора, отрабатывавшей боевые приемы во Дворце воинской доблести – Уин-дянь.
Фудзивара предполагает, что гидом Мацумуры в его походах по залам ушу был Сакугава Канга, который, по расчетам, также входил в состав миссии. По имеющимся данным, это была уже третья поездка Сакугавы, и у него было немало влиятельных знакомых в городе. Вообще, Фудзивара считает, что Сакугава был своеобразным добрым гением для Мацумуры. По его мнению, именно он рекомендовал каратиста на пост телохранителя посла, договорился со знакомыми китайскими чиновниками о предоставлении ему пропуска для выхода и входа в запретный город, свел с нужными людьми. Фудзивара пишет, что невозможно представить себе, будто Мацумура, в котором бурлила энергия и который прошел чрезвычайную по трудности тренировку в школе кэн-дзюцу Дзигэн-рю, мог ограничиться лишь своей официальной работой, проходившей главным образом в стенах дворца Хуйтунгуань. Он считает, что Мацумура выбирался из него наружу по вечерам и в одиночку предавался тренировкам на соседней площади.
Когда и при каких обстоятельствах Мацумура познакомился со своим будущим учителем ушу мастером «И Ва», или, если признавать современное иероглифическое написание этого имени за подлинное, Вэй Бо по-китайски (яп. И Хаку), неизвестно. Фудзивара полагает, что «И Ва» был наставником императорских телохранителей, и что представил Мацумуру ему Сакугава Канга, который был давно знаком с мастером и практиковал тот же стиль ушу.
Какой стиль преподавал «Вэй Бо», совершенно неизвестно, да и имя его историки еше не отыскали в источниках того времени. Правда, Фудзивара обнаружил в анналах истории мастера по имени Пин Юнхэ. Его имя – Юнхэ – в японском прочтении звучит как «Эйва» – похоже на «И Ва». Может быть, именно он был учителем Мацумуры? Увы, никаких подтверждений этому нет.
Говорят, что в то время самым популярным стилем среди маньчжурских гвардейцев был Синъи-цюань – Кулак формы и воли, и можно было бы предположить, что «И Ва» практиковал именно его, тем более, что, по свидетельству учеников Мацумуры, на склоне лет мастер часто рассказывал им истории о великом китайском военачальнике Юэ Фэе, которого легенды Синъи как раз именуют основателем стиля. Впрочем, анализ техники, зашифрованной в классических ката каратэ Найфанти, Кусянку и Усэйси (Годзюсихо), которые практиковал Мацумура, позволяет говорить об их генеалогическом родстве с северными стилями ушу, но никак не с Синъи-цюань. По мнению Фудзивары, стиль Мацумуры – родственник популярного северокитайского стиля Чжаомэнь-цюань, который традиционно возводят к легендарному императору Чжао Куанъиню. Нужно сказать также, что к Юэ Фэю возводят свои корни десятки стилей, существует и собственно Кулак Юэ Фэя – Юэ Фэй-цюань.
Какие же возможности были у Мацумуры для овладения кэмпо? Выше уже говорилось, что миссия должна была провести в Пекине каких-нибудь 3 месяца – срок слишком малый для того, чтобы серьезно изучить хотя бы основы нового стиля даже с учетом специфической подготовки окинавца. Кроме того, Мацумура все же был обременен дипломатической работой и не мог располагать собой по своему усмотрению. Однако, как полагает Фудзивара, обстоятельства сложились таким образом, что пребывание Мацумуры в Пекине сильно продлилось, а время почти целиком высвободилось.
Как полагает Фудзивара, следующий за рассказом Сакугавы Тёсе, якобы установившим, что Сакугава Канга умер в Пекине в 1837 г., незадолго до отправления посольства на родину «Тодэ» тяжело заболел, и было решено оставить его в Пекине до приезда следующей миссии. А поскольку Мацумура был самым близким Сакугаве человеком (оба были уроженцами Сюри, и Сакугава, как полагают, постоянно опекал Мацумуру), ему приказали остаться вместе с Сакугавой в качестве сиделки. Так каратисты остались в Пекине вдвоем. Сакугава вскоре после отъезда миссии умер, Мацумура похоронил его и остался совершенно один. До приезда следующего посольства оставалось еще очень много времени, а делать ему, похоже, было нечего. Чтобы как-то занять себя и избавиться от гложущей душу тоски, Мацумура, как следует из преданий семьи Кодзё, вооружился 120-сантиметровой палкой и отправился на площадку, где проходили тренировки маньчжурских гвардейцев. Там он стал вызывать на состязательные поединки наставников по технике боя мечом и копьем и, как утверждают легенды, побеждал их одного за другим. Якобы даже сам «И Ва», обучавший Мацумуру китайскому кэмпо, несмотря на мастерское владение шестом, не сумел с ним совладать. Пересказывая окинавские предания, Фудзивара пишет, что «вероятно, в то же мгновение, как Вэй Бо принял изготовку, его шест покатился по земле», имея в виду, что Мацумура ловким ударом выбил его из рук мастера.