Когда черного порохового дыма при слабом северо-восточном ветре образовалось на местом боя столько, что не видно было дальше ста метров, к обоим берегам реки устремились джонки и баркасы с десантом. Сопротивления почти не встретили. Заметив приближающегося врага, китайцы за редчайшим исключением разбегались трусливо. Часам к одиннадцати оба укрепления были взяты. Трофеями британцев стали сто девяносто одна пушка.
В это время «Немезида» по моему совету двинулась вверх по реке, где нас поджидали пятнадцать китайских военных джонок. Остальные британские корабли не могли поддержать, потому что ветер был слаб и дул в полборта, а прилив заканчивался, речное течение уже осиливало его.
Первой выстрелила носовая тридцатидвухфунтовая гаубица. Ядро попало в верхнюю часть корпуса самой большой трехмачтовой джонки, выломав часть борта и кусок главной палубы и разбросав кучу щепок. Следом в соседнюю, хотя, как догадываюсь, целились в предыдущую, попала ракета из установки Конгрива и жахнула так, что судно будто бы оказалось внутри алого пузыря. Не успел огненный шар сникнуть, оставив множество языков пламени, как рвануло еще раз, намного мощнее. Предполагаю, что ракета подожгла пороховой погреб или то место, где были сложены мешочки с зарядами для пушек. Джонку и несколько членов экипажа разнесло на множество частей, горящих в полете. Лишь тупая носовая часть какое-то время торчала вверх из мутной воды, а потом кувыркнулась, показав плоское темное днище, местами поросшее зеленоватыми водорослями, и медленно поплыла в нашу сторону.
Этот взрыв лишил остатков храбрости доблестных китайских военных моряков. Джонки начали поворачивать и, сталкиваясь, пытаться умотать на веслах вверх по течению. «Немезида» слала им вслед тридцатифунтовые ядра и ракеты Конгрива. При таком столпотворении промахнуться было трудно. За полчаса до полудня на самой большой джонке, которая пострадала первой, спустили с мачт все флаги и одним из них, белым с желтыми «лучами», замахали из стороны в сторону, давая понять, что сдаются. У меня появилось впечатление, что маленькая дерзкая шавка усмирила стадо слонов.
68
На следующий день Ци Шань прислал парламентеров с предложением возобновить переговоры. У него было только одно условие — не претендовать на остров Гонконг. Само собой, невыполнимое. Любая страна, в которой англичанин построил свой дом, считается территорией королевства. Правда, не все и не сразу догадываются об этом, но тем хуже для них. Взамен Ци Шаню предложили освобождение архипелага Чусань, который, благодаря болезням, унес больше жизней британских солдат, чем вся китайская армия.
Я присутствовал на одном из раундов переговоров, подменяя приболевшего штатного переводчика Джона Моррисона, уроженца Макао, и предлагал Ци Шаню не артачиться, пока условия не стали еще хуже:
— Напишешь хуанди Айсиньгёро Миньнину, что сумел выторговать освобождение целого архипелага возле устья Чанцзян, главной реки Понедбесной, в обмен на малонаселенный островок на самом краю ее.
Он послушал меня. Двадцатого января были подписаны предварительные соглашения, согласно которым Китай выплачивал компенсацию за конфискованный опиум, отдавал остров Гонконг, открывал в течение десяти дней после китайского Нового года (после двадцать третьего января) порт Кантон для свободной торговли с уплатой всего лишь пятипроцентной пошлины. Двадцать шестого января Чарльз Эллиот объявил Гонконг «отныне и навеки» территорий Соединенного королевства Великобритании и Ирландии. На площади перед Домом правительства под звуки военного оркестра был торжественно поднят на высоком деревянном флагштоке Юнион Джек. Я поздравил новоиспеченного губернатора, умолчав, что «навеки» — это всего на полтора века.